Евангелие от Тимофея
Шрифт:
– Что же ты нас сразу не нашел? – обиженно спросил Яган. – Еще бы чуть-чуть – и конец нам!
– Когда я добрался до пещеры, вы уже покинули ее. Это просто удача, что я потом отыскал вас в лабиринте. К тому времени болотники успели восстановить плотину и уровень воды стал подниматься. Я уже собрался уходить, когда услышал вой куцелапа. Вот и решил посмотреть, с чего это он так разорался.
– Почему ты говоришь – болотники? Раньше ты говорил – братья, – поинтересовался Яган.
– Потому что я сам уже не болотник. Прорицатели приговорили меня к изгнанию. Уже сутки я скитаюсь
– Да, неважные твои дела…
– А разве наши дела лучше? – вмешался я. – Где искать спасение? Если останемся здесь, опять в яму попадем! На Вершени нас тоже ничего хорошего не ждет. Что остается? Прорва?
– Да. Отрастим крылышки и будем летать наперегонки с косокрылами, – невесело пошутил Головастик.
– В Прорве хватает тварей и похуже косокрылов, – буркнул Яган. – Не забывайте, что среди нас демон. Таким, как он, Прорва – дом родной.
– Зачем говорить пустое. Сами же прекрасно понимаете, что никакой я не демон. Сейчас не самое лучшее время для болтовни. Надо решать – или здесь оставаться, или на Вершень идти. Высказывайтесь. Начинай, Яган.
– У нас так говорят: легче из Прорвы вернуться, чем из Иззыбья. Тут только мертвецам место да пиявкам. А на Вершени мы не пропадем. Приятелей у меня там немало осталось. На всех заставах меня служивые знают. Как-нибудь перебьемся первое время. А там видно будет. Главное, чтобы приговор мне отменили. Тогда я опять в силу войду. И вас, конечно, не забуду.
– Ясно. Говори, Головастик…
– На Вершени я знаю все тайные тропки, все укрытия, где можно переждать облаву. В следующий раз я так глупо не попадусь. А кормиться будем моими песнями. Свадеб и поминок на наш век хватит. А тут кому петь – комарам? Да и не поется мне здесь совсем.
– Присоединяюсь к мнению Ягана и Головастика, – сказал я. – На Вершени, конечно, нам несладко придется, но в Иззыбье куда хуже… Теперь ты, Шатун. Мы внимательно слушаем.
– Говорить мне нелегко. Иззыбье – моя родина. Но теперь я изгой, и все здесь об этом знают. На Вершени я тоже останусь изгоем. Но там легче выжить, легче затеряться. Кроме того, мне не хотелось бы расставаться с вами. Сейчас вы единственные, кто не чурается меня. А в одиночку прожить я вряд ли смогу. – Он умолк, задумавшись.
– Значит, Вершень?
– Вершень, а там посмотрим…
– Тогда веди нас к ближайшему занебнику.
Первым делом Шатун приказал всем нам раздеться и вымазаться грязью. Для маскировки, как он объяснил. Яган, недовольно ворча, скинул трусы и, аккуратно свернув, зажал под мышкой. Я не мешкая сбросил плащ, но Шатун, узрев мое бледное, худосочное по местным меркам тело, немедленно отменил свое распоряжение. Затем мы тотчас выступили в путь.
Трудности начались буквально сразу. Даже я, как выяснилось, не умел ходить по топям и торфяникам. А уж про Ягана и Головастика, вся сознательная жизнь которых прошла на Вершени, и говорить нечего. Гладкая, как обструганная доска, ровняга – это вам не зыбучее болото. Через каждые пять шагов кого-то из нас приходилось вытаскивать из трясины.
– Если вы и дальше будете идти в таком темпе, то никогда не доберетесь до занебника, – сказал
Постепенно характер местности стал меняться. Редкие пологие холмы, мутные речушки и заросли хилого кустарника, до этого хоть как-то разнообразившего пейзаж, исчезли окончательно, уступив место плоской и безрадостной, залитой стоячей водой пустоши. Из ржавой, воняющей сероводородом жижи торчали только голые черные кочки да стреловидные стебли какой-то травы. Огромные пузыри вспухали то здесь, то там и, лопаясь, обдавали нас брызгами грязи. Пласты тумана, колыхаясь, плыли слева и справа от нас. Туманом было небо над головой, туман был впереди и сзади, туманом была наша судьба.
В стороне показалась стая куцелапов – пять или шесть особей, каждая размером не меньше той, что увязалась за нами в лабиринте. Вот кто был здесь в своей родной стихии: грациозно взлетая вверх, каждый из куцелапов находил свою кочку и, казалось, едва коснувшись ее задними лапами, вновь совершал плавный и легкий десятиметровый прыжок. Появляясь то с одной, то с другой стороны, они явно стягивали вокруг нас кольцо. Время было ранее, и, судя по всему, тварям не терпелось позавтракать. А у нас с собой не было никакого оружия – ни ножа, ни даже палки.
– Что-то не нравится мне, как они кружат вокруг, – сказал Головастик. – Ведь ты, Шатун, говорил, что куцелапы – существа трусливые. Так чего же они к нам лезут?
– Это они в одиночку трусливые, – меланхолически ответил Шатун. – А кучей смелые.
– Значит, они нападут на нас?
– Обязательно.
– Как же нам поступить?
– Идти, как шли. – Шатун все время озирался по сторонам, словно высматривая что-то, хотя, на мой взгляд, кроме воды и кочек, вокруг ничего не было. – Вся моя жизнь прошла в этих краях, и я знаю о них немало. Здесь мне не страшен ни зверь, ни человек. Даже ребенком я умел спасаться от куцелапов. Одинокого куцелапа губит трусость, а стаю – наглость. Скоро вы в этом убедитесь.
От куцелапов нас отделяло теперь каких-нибудь полсотни метров. С такого расстояния их можно было рассмотреть во всех подробностях, и, надо признаться, эта помесь кенгуру и крокодила своим видом отнюдь не ласкала наши взоры.
– Все! – крикнул нам Шатун. – Стойте, где стоите!
– А сесть можно? – спросил я.
– Можно, – разрешил Шатун. – Ты у нас вроде самый сообразительный… Чем отличается кочка, на которой я стою, от, скажем, вон той?
– Чем отличается? – Я посмотрел в указанном направлении. – Та вроде размером побольше.
– Гляди лучше.
– Подожди, подожди. – Я напряг зрение. – Кажется, она движется.
И действительно, кочка, на которую обратил мое внимание Шатун, вела себя довольно странно: медленно, очень медленно она перемещалась в нашу сторону. Чтобы окончательно убедиться в этом, я засек ее местоположение относительно других кочек и вскоре обнаружил, что не одна она здесь такая. Двигались многие кочки, некоторые к нам, некоторые от нас. Иногда какая-нибудь слегка приподнималась из воды, сразу вырастая в размерах вдвое, а то и втрое.