Эвервилль
Шрифт:
— Тебе виднее.
Она какое-то время молча смотрела на поток машин. По том спросила:
— Ты ничего не чувствуешь?
— Например?
— Не знаю. Ничего необычного?
— Я что тебе, охотничий пес?
— Ладно, — сказала она, — проехали.
Они замолчали оба. Потом, очень тихо, Рауль сказал:
— Посмотри выше, над плакатом.
Она посмотрела выше — выше плаката с синими буква ми, выше домов.
— Тора? — спросила она.
— Да…
— Что там не так?
— Не знаю, — ответил он. — Но что-то не так.
Она посмотрела внимательнее. Вершину было плохо вид
— Потом, — сказала Тесла. — Я слишком голодная, ничего в голову не лезет.
Она оглянулась на закусочную. Двое посетителей как раз поднялись и болтали с официанткой.
— Примерно десять минут и есть, — буркнула себе под нос Тесла и направилась внутрь.
— Вы одна? — спросила официантка, проводив ее к освободившемуся столику и положив меню. — У нас все вкусно, но куриная печенка сегодня просто отличная. И кобблер с персиком.
Тесла смотрела, как та лавирует между столиков — там словечко скажет, там улыбнется.
— Счастливая, бесхитростная душа, — сухо заметил Рауль.
— Похоже, у них тут Иисус за шеф-повара, — ответила Тесла, глядя на простой деревянный крест, прибитый над стойкой.
— Тогда лучше закажи рыбу, — посоветовал Рауль, и Тесла громко прыснула.
Несколько посетителей оглянулись в ее сторону, но ни кому из них не показалось странным, что женщина, сидящая в одиночестве, засмеялась.
— Что вас рассмешило? — спросила подоспевшая официантка.
— Так, вспомнила кое-что, — промолвила Тесла и заказала рыбу.
2
Эрвин никак не мог вспомнить, что произошло, пока он был дома. Помнил только, что ему страшно хотелось уйти.
В полном смятении стоял он перед закрытой входной дверью, точно зная, что должен был взять какую-то вещь, прежде чем уходить; но что именно, никак не мог вспомнить. Он оглянулся назад, в коридор, в надежде, что там что-нибудь наведет его на мысль.
Конечно! Признание. Как же он уедет из дома, не взяв признание Макферсона? Эрвин двинулся по коридору, соображая, куда подевал документ. Но возле двери гостиной желание найти бумаги вдруг испарилось, а сам он непостижимым образом снова оказался на улице, под жаркими лучами солнца. Лучи были еще и яркими, так что Эрвин сразу принялся искать в карманах солнечные очки и вдруг обнаружил, что на нем старый твидовый пиджак, который, как ему казалось, он давно отдал на благотворительность. Отдал, не подумав (что с ним случалось редко), и почти сразу же пожалел об этом. Тем более приятно, что пиджак снова оказался на нем, пусть самым загадочным образом.
Очков он не нашел, зато обнаружил рассованные по карманам разные памятные мелочи: билеты на концерт в Бос тоне, куда он ходил двадцать лет назад; изжеванный окурок сигары, выкуренной в честь первого посещения бара; маленький кусочек свадебного торта, завернутый в салфетку; красная шпилька от женской лодочки; пузырек со святой водой, которую, умирая, сжимала в руке его мать. В каждом кармане оказалась даже не одна, а четыре-пять таких мелочей, связанных с каким-либо воспоминанием — запахом, звуком, лицом, чувством, — и все они изумляли его так, что он и думать забыл про таинственное возвращение пиджака. Эрвин точно
Происходило что-то очень странное, что-то чертовски странное.
В соседнем доме на порог вышел Кен Маргосьян и, насвистывая, двинулся с ножницами в руках вдоль своих розовых кустов, выбирая цветы.
— Розы у вас в этом году хороши как никогда, — сказал ему Эрвин.
Маргосьян, обычно по-соседски приветливый, даже не повернул головы.
Эрвин подошел к ограде.
— Вы в порядке, Кен?
Маргосьян наконец выбрал розу и осторожно нащупывал место, где срезать. Глядя на него, можно было подумать, что он не слышал ни звука.
— Что за представление? — удивился Эрвин. — Если вы за что-то обиделись…
Тут появилась миссис Семевиков, встречи с которой при иных обстоятельствах Эрвин непременно постарался бы избежать. Она была женщина говорливая и каждый год в фестивальную субботу устраивала благотворительный аукцион детских вещей, пожертвованных ей разными магазинами. В прошлом году она пыталась привлечь и Эрвина, убеждая его, что он должен потратить на благое дело несколько своих рабочих часов. Эрвин пообещал подумать, а потом не отвечал на ее звонки. Она и сейчас наверняка пришла просить о том же. Миссис Семевиков поздоровалась с Кеном и не обратила никакого внимания на Эрвина, хотя тот стоял в пяти шагах.
— Эрвин дома? — спросила она у Маргосьяна.
— Вряд ли, — ответил тот.
— Что за шутки! — возмутился Эрвин, но Кен продолжал:
— Я слышал у него ночью странный шум. Будто там была драка.
— На него это не похоже, — отозвалась миссис Семевиков.
— Утром я стучал к нему, чтобы проверить, все ли в порядке, но он не ответил.
— Хватит, — сказал Эрвин.
— Может быть, он ушел на работу? — предположила миссис Семевиков.
— Я сказал; хватит! — закричал Эрвин.
Его выводило из себя то, что они говорят о нем так, будто его нет. И что за чушь несет Кен про какую-то вчерашнюю Араку? Вчера он совершенно мирно…
Он сбился с мысли, в памяти смутно забрезжило чье-то имя, и он оглянулся назад, на дом.
Флетчер. Господи, как он мог забыть про Флетчера?
— Пойду поищу его в офисе, — говорила тем временем миссис Семевиков. — В прошлом году он мне обещал…
— Послушайте, — взмолился Эрвин.
— …что пожертвует на благотворительность…
— Я не понимаю, зачем вы это устроили, но послушайте меня.
— …несколько рабочих часов.
— У меня в доме чужой человек.
— Прекрасные, между прочим, розы. Вы не собираетесь участвовать в конкурсе садоводов?
Больше Эрвин не мог этого вытерпеть. Он подошел к Кену и заорал:
— Он пытался убить меня!
Потом потянулся через ограду и схватил Кена за рубашку. Точнее говоря, попытался. Пальцы прошли сквозь ткань, сомкнувшись в пустой кулак. Эрвин повторил попытку. С тем же успехом.
«Я схожу с ума, — подумал он. Потом потянулся и ткнул Кена пальцем в щеку. Ткнул сильно, но тот не почувствовал. — Флетчер что-то сделал со мной».