Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
— Ночной истребитель ПВО. Адъютант эскадрильи. Летал на МиГ-3.
— А что за беспарашютный спорт, о котором тут говорили?
Мы выпили. И я рассказал свою историю с тараном, как мне ее самому рассказали.
— Везучий ты, чертяка, — восхитился подполковник.
У него на груди кроме сегодняшних наград был такой же как и у меня орден ''Знак почёта'' и два ордена Красного знамени.
— Насколько везучий — покажет врачебная комиссия, — засомневался я. — Все говорят, что летать мне больше не дадут.
— С комиссией не поспоришь. Иди тогда ко мне начштабом
— Так у вас же ''илы'' бронированные, — удивляюсь.
— Ил бронированный, а хвост у него деревянный. Вот эти стервятники и повадились нам хвосты отстреливать. Пушка у ''худого'' [36] двадцать миллиметров. От хвоста только щепки летят. Одноместным наш штурмовик делали в расчете на истребительное прикрытие. А оно… не всегда бывает, в общем. Ты как насчёт того, чтобы еще на грудь принять? — покачал он пустую бутылку. — Меня в ''Москве'' поселили, там ресторан допоздна работает.
35
БЕРЕЗИН — сленговое обозначение 12,7-мм пулеметов УБС и УБТ конструкции Березина.
36
ХУДОЙ — сленговая название немецкого истребителя Мессершмит-109.
Не успел я согласиться, как подошел к нам молодой человек в отглаженном до хруста синем костюме.
— Кто из вас будет товарищ Фрейдсон?
— Я. — Откликаюсь.
— Вас просит подойти товарищ Горкин. С документами.
— Не судьба нам догнаться, — поворачиваюсь я к подполковнику. — Номер полевой почты оставь, а то я пока временно в Лефортовом госпитале прописан. И то уже ненадолго.
Одного жаль — еще много закусок на столе оставалось нетронутых нами. Вкусных. В госпитале так не кормят.
Вот что значит просьба Сталина? Пусть и выраженная шутливо. Не знаю, сколько бы меня Моссовет с новой комнатой мурыжил, а секретарь Президиума Верховного Совета СССР меня уже встречал с готовым ордером на однокомнатную квартиру в доме коридорного типа жилой площадью 37 квадратных метров, в который только и оставалось, что вписать мою фамилию.
Дом в самом центре Москвы в переулках параллельно улице Горького. Совсем рядом с памятником Пушкину, как сказали. Даже от Кремля пешком максимум двадцать минут мимо Центрального телеграфа.
Мое еврейское счастье оказалось в предусмотрительности. В том, что бумаги из бывшего моего дома я хранил на себе, в кармане гимнастерки. Их у меня забрали в обмен на готовый ордер из КЭЧ [37] Верховного Совета СССР. Ордер от сегодняшнего числа. Хочешь сразу заселяйся.
Несмотря на то, что рядом, дали машину и сопровождающего. Предварительно еще и позвонили коменданту дома. Предупредили, что я скоро приеду.
Да-а-а-а… сервис на грани фантастики.
37
КЭЧ — квартирно-эксплутационная часть.
Прощай Кремль с разрисованными на площадях крышами домов. С рубиновыми звездами забитыми досками и обтянутыми мешковиной на башнях разрисованных разными оттенками серого колера как военные корабли. С фанерными домами, присевшими на крепостные стены. С зенитками на каждом шагу. Большими зенитками. И обслуга у них из крепких мужиков. Прощай мавзолей Ленина, превращенный в черт его знает что, но на себя не похожий, ни разу. И Красная площадь также вся разрисованная ''заснеженными'' крышами.
Белая ''эмка'' вынесла меня из Спасской башни и через Красную площадь повезла вверх по улице Горького.
— В Гнездниковский переулок, — уточнил маршрут водителю мой сопровождающий, выделенный из секретариата Калинина.
— Какой нумер? — уточнил адрес шофёр.
— К ''Тучерезу''.
— Понятно, — водитель слегка прибавил газу. — Десятый нумер.
– ''Тучерез'', - покатал я незнакомое слово на языке. — Очень высокий дом?
— Десять этажей, — ответил вместо сопровождающего водитель. — На крыше целая зенитная батарея стоит.
— Так что можете, товарищ Фрейдсон, не беспокоиться, этот дом не разбомбят, — ухмыляется мой сопровождающий.
Водитель развернул автомобиль на Пушкинской площади, немного проехал по Горького обратно в сторону Кремля и свернул в переулки.
''Тучерез'' по сравнению с окружающими строениями действительно казался небоскребом.
— Вас отсюда куда-нибудь завозить надо? — спросил чиновник, когда машина остановилась у подъезда.
— Да. В госпиталь, — отвечаю. — Там вещи мои остались.
— Тогда я товарища Пригожина отвезу по месту службы и вернусь за вами сюда, — сказал водитель.
Комендантом дома оказалась холёная дама лет тридцати пяти, которой меня быстро сдали с рук на руки. Товарищ Коростылёва, как представилась.
— Этот доходный дом построил известный архитектор Нирнзее еще до империалистической войны, — читала мне экскурсионную лекцию комендантша, поднимаясь со мной пешком на третий этаж. — И его сразу прозвали ''Дом холостяков''. Все квартиры тут небольшие, однокомнатные. Максимальной площадью пятьдесят метров. Чем выше этаж, тем больше метраж. В подвале у нас есть столовая, прачечная и театр ''Ромэн''.
— Цыганский что ли? — спросил я.
— Он самый, — поджала губы дама. Чувствовалось, что цыган она не любит. — Вот ваши хоромы.
Дверь в мою квартиру была одна из многих в длиннющем широком коридоре. Во весь дом. Так что можно было войти в один подъезд, а выйти из другого. Дневной свет шел через окна с торцов.
Комендантша большим ключом открыла массивную дубовую дверь и жестом предложила мне войти в довольно просторную квадратную прихожую. Удивила дверь своей толщиной — дециметра полтора.