Европа против России. 1812 год
Шрифт:
Он писал несколько раз императору Александру с этой целью. «Ныне, – говорил он в одном из своих писем, – повторяется то же, что я видел в Пруссии в 1806 году и в Вене в 1809.
Я остаюсь другом Вашего Величества, если даже роковая судьба, увлекающая Европу, вооружит наши народы друг против друга. Буду соображаться с поступками Вашего Величества; никогда не подниму оружия первый; войска мои двинутся вперед, когда вы уничтожите Тильзитский трактат.
Я первый прекращу вооружения, если вы покажете такую же доверенность. Раскаивались ли Вы когда-нибудь в доверии, мне оказанном?»
Русский император был тверд и, чувствуя
Есть и отечественные историки, которые утверждают, что Бонапарт нового противостояния с Российской империей не хотел, но был вынужден пойти на начало такой войны. Так, Н.А. Троицкий в одной из своих работ пишет следующее:
«Наполеон не хотел этой войны. С момента своего прихода к власти он стремился к миру и союзу с Россией. Ни в 1805-м, ни в 1806–1807 гг. он не поднимал меч против нее первым. Теперь же воевать с Россией было для него еще труднее и опаснее. С 1808 г. он мог вести новую войну как бы одной рукой; другая была занята в Испании, отвлекавшей на себя до 400 тыс. его солдат. Учитывал он и пространства России, равные почти 50 Испаниям, тяготы ее климата, бездорожья, социальной отсталости (крепостных крестьян он прямо называл «рабами»)».
В подтверждение этого Троицкий ссылается на известное признание Наполеона своему министру полиции дивизионному генералу Рене Савари, герцога де Ровиго, который был ему беззаветно предан. Перед отъездом в Великую армию император сказал главе полицейского ведомства Франции слова, которые вписались в историю:
«Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу».
Но это только слова, сказанные доверительно близкому человеку. Других подобных свидетельств почти нет. Далее Н.А. Троицкий пишет:
«Что же заставило его идти на такую войну (оказавшуюся для него роковой) против собственного желания? Сила обстоятельств, столкновение интересов французской буржуазии и российского поместного дворянства. У Наполеона была «идея фикс» – континентальная блокада. Только она могла обеспечить ему победу над Англией и, следовательно, европейскую гегемонию.
Препятствовала же осуществлению блокады только Россия, нарушавшая при этом подписанный ею Тильзитский договор. Переговоры с ней (даже на высшем уровне) ничего не дают. Значит, по логике Наполеона, надо принудить Россию к соблюдению блокады силой».
То есть, как ни крути, как ни верти сложившейся внешнеполитической ситуацией, война Франции против России была неизбежной реальностью. И дело крылось даже не в том, что Наполеон Бонапарт ее не хотел. Ведь в истории человеческой цивилизации он известен не как Великий миротворец, а как Великий завоеватель. Другим не был, и быть не мог.
…Наполеон, собирая общеевропейскую Великую армию в атакующий кулак, старался любыми путями выиграть время для ее дислокации на берегах Вислы. С этой целью он послал к российскому государю своего посла в ранге генерал-адъютанта – дивизионного генерала графа де Нарбон-Лару (Нарбонна). Император Александр I принял его 6 мая в Вильно, где находилась его штаб-квартира, еще раз высказав принципиальные стороны позиции России в европейских делах.
В разговоре с наполеоновским посланником Александр I вновь заявил, что он не обнажит орудия первым, не желая взять на себя ответственность за пролитую кровь. И это было сказано в дни, когда две армии уже стояли друг перед другом, их разделял только Неман, к слову говоря, форсируемая без особых усилий водная преграда:
«Но я не сделаю ничего, посягающего на честь управляемого мною народа, – с достаточной твердостью и откровенностью прибавил российский монарх. – Русский народ не принадлежит к числу тех, которые отступают перед опасностью».
После этого Александр I развернул перед графом Нарбон-Ларой (внебрачный сын короля Людовика XV и военный министр короля Людовика XVI) карту Российской империи. Император указал собеседнику на северо-восточную окраину Азиатского материка, упиравшуюся в Берингов пролив – на самую восточную оконечность Чукотки, и сказал твердо:
«Если император Наполеон решится на войну, и счастье будет не на стороне правого дела, ему придется дойти до сих пор, чтобы заключить мир».
…Как в самой России относились к не просто новому столкновению с наполеоновской Францией, а с вторжением ее Великой армии в Россию? Есть письменные свидетельства того, что россияне «просчитали» ход такой войны еще до ее начала. Удивительной прозорливостью, к примеру, обладал талантливый дипломат русский посол в Лондоне граф С.Р. Воронцов. За три недели до перехода императора французов через Неман он писал своему сыну генерал-майору М.С. Воронцову, служившему в действующей армии:
«Вся Европа ждет с раскрытыми глазами событий, которые должны разыграться между Двиной, Днепром и Вислой. Я боюсь только дипломатических и политических событий, потому что военных событий я нисколько не боюсь.
Даже если начало операций было бы для нас неблагоприятным, то мы все можем выиграть, упорствуя в оборонительной войне и продолжая войну отступая.
Если враг будет нас преследовать, он погиб, ибо чем больше он будет удаляться от своих продовольственных магазинов и складов оружия и чем больше он будет внедряться в страну без проходимых дорог, без припасов, которые можно будет у него отнять, окружая его армией казаков, тем больше он будет доведен до самого жалкого положения, и он кончит тем, что будет истреблен нашей зимой, которая всегда была нашей верной союзницей».
Это пророчество, высказанное человеком, знавшим российское Отечество, любившим его, сбылось как историческая явь. Эти слова были написаны еще до того, как император французов Наполеон I прибыл к Великой армии.
Сам император французов словами историка Горация Вернета о своем окончательном решении начать Русский поход, пойти войной на Россию высказался так:
«…Я думал, что война (уже) объявлена… я не имел привычки опаздывать. Я мог идти против России во главе всей остальной Европы; предприятие было народное, дело – европейское; в этом заключалось последнее усилие Франции; ее судьба и судьба новой европейской системы зависела от конца это борьбы».
Пути Провидения ведут Наполеона в Москву… «Наполеон идет на Россию во главе всей остальной Европы!..» В Кремле назначены границы его победам; туда влечет его мысль о всемирном преобладании Франции!..»
Русский поход коалиционной Великой армии Наполеона на Россию был делом не спонтанным, а давно решенным. Вопрос был только во времени. Это было «дело европейское», от которого зависела «судьба новой европейской системы», созданной в условиях «всемирного преобладания Франции». Как тут сегодня не вспомнить о современном однополярном миросоздании!