Эй-эс
Шрифт:
– Эй-эс, - кивнула девушка, подбежала к Мие и взяла ее за руку. Она замедлила шаг, приноравливая его к походке старшей женщины, которую она держала за руку и вела к себе домой.
Дома стояли далеко друг от друга, словно не могли окончательно решить, стоит им объединяться в деревню или нет. В сотне ярдов от них еще один местный житель направлялся к дому, стоявшему в отдалении. Они не обращали внимания друг на друга.
Мие трудно было молчать. Она сказала:
– Я Мия.
Девушка остановилась у своей хижины и взглянула на Мию.
Мия ткнула себя в грудь:
– Мия.
– Эс-еф-еб.
– Девушка дотронулась рукой до груди и снова просияла.
Не "эй-эс", следовательно, это значило что-то другое. Мия показала в сторону хижины - примитивного строения из неотесанных бревен, кусков пенокерамики, принесенной из города, и листов выцветшей пластмассы.
– Эф-эф, - сказала Эсефеб, видимо, это слово означало "дом". С языком придется трудно - он деградировал, могла возникнуть путаница.
Неожиданно Эсефеб отпрыгнула в сторону, расхохоталась и ткнула пальцем в воздух, указывая на что-то. Потом взяла Мию за руку и завела в дом.
Сплошная деградация и запустение. Жилище состояло из одной-единственной комнаты, посередине которой находился открытый очаг, дым уходил в отверстие в крыше. Постель на высоких сваях (почему?) с полуразвалившейся лестницей из прогнивших жердей. В одном углу комнаты стояли огромные горшки, в них росли какие-то зеленые растения. Мия заметила три необожженных глиняных горшка, один из них так накренился, что земля из него вывалилась на грязный пол хижины. Красивая титановая ваза и потрескавшаяся гидропонная кадка. На одном растении, которое напоминало небольшое деревце, висел второй синтетический саронг сине-зеленого цвета и совсем не выцветший. На полу валялись предметы домашней утвари, некоторые очень грубой домашней работы, другие явно взяты в городе. В хижине пахло гнилой пищей и грязным постельным бельем. Никакого источника света, никаких приборов.
Из переговорного устройства на запястье раздался голос Кенни:
– Видеокамера работает нормально. Даже в самых примитивных сообществах можно встретить произведения искусства.
Мия ничего не ответила. Она во все глаза смотрела на Эсефеб.
Девушка взлетела вверх по "лестнице" и села на кровати лицом к стене. Улыбка, которую раньше видела Мия на лице девушки, ни в какое сравнение не шла с тем радостным, светлым выражением, которое озарило сейчас ее лицо. Эсефеб дрожала в экстазе и ворковала что-то, обращаясь к пустой стене:
– Эй-эс. Эй-эс. А-а-а-а-а, Эй-эс!
Мия отвернулась. Она была врачом, но то, что происходило с Эсефеб, было слишком личным, Мия не могла стоять и смотреть на этот экстаз оргазма, религиозного преображения, а может, сумасшествия.
– Мия, - раздался голос в переговорном устройстве, - мне нужен снимок мозга девушки.
Все было просто, слишком просто. Так говорил потом Лолимел, и он был прав. Нормальные живые существа, сознательные или нет, не ведут себя подобным образом.
– Мы можем привезти в деревню все нейрооборудование, - с сомнением предложила Кенни.
– Это не деревня, и я не думаю, что в этом есть необходимость, - тихо ответила Мия. Но Эсефеб ничего не слышала, она спала как убитая на своей высокой постели. В хижине было очень темно, сквозь отверстие в крыше пробивался свет звезд. Мия с трудом могла разглядеть переговорное устройство на запястье.
– Думаю, Эсефеб придет сама. Попробую утром, когда будет светло.
Кенни была младше Мии, но все же понимала, как тяжело спать на земле. Она спросила:
– Тебе там будет удобно?
– Не очень, но обойдусь. Что говорит компьютер о языке?
На этот раз ответил Лолимел. Видимо, у них там происходило обычное совещание.
– Они говорят на крайне деградировавшем международном языке - вы, наверное, уже и сами догадались. Переводчик готовит словарь и краткий курс грамматики. Предметы быта, запасы пищи, жилища - все, что можно найти и увидеть, не дает никаких подсказок. Они не должны были так деградировать за двести пятьдесят лет, если только у тех, кто выжил после вирусной эпидемии, не развилась в качестве побочного эффекта некая форма слабоумия, умственная неполноценность. Но Кении считает… - Лолимел замолчал.
– Можете говорить за меня, - услышала Мия насмешливый голос Кенни.
– Вы потом привыкнете, что со временем воинская субординация тоже деградирует. Особенно на окраинах галактики.
– Ну, я… Кенни считает, у девушки мутированная форма того самого вирусного заболевания. Может, оно заразное, может, передается по наследству, может, инфекция внутриутробная.
Слова Лолимела тяжким грузом ложились ей на сердце.
Она ответила:
– Значит, мутировавший вирус может все еще быть активным.
– Да, - подтвердила Кенни.
– И нам нужны не только нейроснимки, но и образец цереброспинальной жидкости. Судя по ее поведению…
– Знаю, - резко оборвала ее Мия.
Такая необъяснимая радость, дрожь в экстазе… Судороги отдела лимбической системы, отвечающего за примитивные эмоции и продуцирующего состояние восторженного транса. Религиозные мистики, Савл по пути в Дамаск, видения Богоматери, нирвана. А вирус мог все еще быть активным, и вакцина, которую они приготовили, не поможет. Правда, если инфекция передается внутриутробно, им ни чего не грозило. Но если нет…
Мия сказала:
– В остальном поведение Эсефеб не объясняется лимбическими припадками. Она, похоже, видит то, чего нет в действительности, и тогда, когда судороги отпускают ее, даже разговаривает со своими видениями-галлюцинациями.
– Не знаю, - ответила Кенни.
– Возможно, в мозгу несколько очагов инфекции. Она нужна мне, Мия.
– Мы придем, - сказала Мия, хотя сама была совершенно в этом не уверена.
Но они пришли. Спала Мия плохо, завернувшись в кусок сине-зеленого синтетического материала. Когда Эсефеб спустилась по шаткой лестнице, Мия уже проснулась и ждала девушку. Та спрыгнула на пол и принялась что-то говорить, обращаясь куда-то вправо от Мии. Пахло от девушки намного хуже, чем вчера.