Эйзенхауэр
Шрифт:
Перед Эйзенхауэром и его штабом стояли две главные проблемы: поведение испанских властей и реакция французской администрации в районе высадки.
Наиболее благоприятным местом высадки был узкий пролив Гибралтар. На его побережье имелась небольшая британская база, но сам пролив фактически находился под контролем франкистской Испании. Генералиссимус Франсиско Франко, пришедший к власти в Испании в 1939 году, опираясь на германскую и итальянскую помощь, установил в стране авторитарный режим. Однако он повел себя хитро: послав на Восточный фронт «Голубую дивизию», он не объявил войну СССР и официально не присоединился к державам Оси. Было неясно, как будет вести себя местная администрация, когда союзные корабли вторгнутся в испанские территориальные воды.
Если ситуация с планами франкистской Испании Эйзенхауэру была более или менее ясна, то вопрос, придется ли воевать в Северной Африке, оставался запутанным.
Французскую администрацию в Северной Африке возглавлял адмирал Франсуа Дарлан — национальный предатель, поддержавший в 1940 году капитуляцию страны перед Германией и марионеточное правительство, возглавляемое вначале маршалом Анри Филиппом Петеном, а затем Пьером Л авалем, обосновавшимся в курортном городке Виши и послушно исполнявшим приказы Гитлера. Было неизвестно, как поведет себя Дарлан — в очередной раз переметнется на сторону противника или отдаст приказ оказать сопротивление.
На всякий случай союзное командование и разведывательные силы пытались подготовить на смену Дарлану другую фигуру, пользующуюся достаточным авторитетом, чтобы отдать приказ войскам не оказывать сопротивления, а администрации — исполнять приказы англо-американского командования. Было решено остановиться на кандидатуре генерала армии Анри Жиро, который ранее находился в заключении, но в апреле 1942 года бежал с помощью союзной разведки. Его держали про запас, причем Эйзенхауэр не считал его авторитет достаточным для подчинения ему североафриканской французской администрации и войск.
Был, правда, еще генерал Шарль де Голль, глава эмигрантской организации «Свободная Франция», поддерживавшей связи с движением Сопротивления внутри страны. Но французы в Северной Африке считали его почти предателем. К тому же амбициозного де Голля недолюбливал Черчилль и не терпел Рузвельт. Последний открыто говорил о «так называемых свободных французах», «сеющих ядовитую пропаганду» и мешающих ведению войны. Де Голль пытался убедить руководителей Англии и США, что сотрудничество с вишистами в Алжире приведет к потере моральной поддержки союзников во Франции{215}.
В таких нелегких условиях для подготовки операции в конце августа 1942 года была образована Штаб-квартира объединенного командования союзными силами. Главным принципом ее работы стала, по настоянию Эйзенхауэра, полная унификация: британские офицеры работали рядом с американскими, подчиняясь старшим по должности, а не по званию, независимо от того, к армии какой страны принадлежали. За короткое время была достигнута почти полная интеграция, за соблюдением которой тщательно следил Эйзенхауэр. По его собственным словам, он был фанатиком союзного единства{216}.
Иногда приходилось не только вмешиваться в мелкие столкновения, но и принимать жесткие решения. Однажды Эйзенхауэру доложили, что какой-то американский офицер хвастал, что янки научат британцев, как надо воевать. Убедившись, что инцидент действительно имел место, Эйзенхауэр распорядился немедленно отправить провинившегося на родину. В другой раз английский военнослужащий пожаловался, что американский начальник обозвал его сукиным сыном. Виновный, вызванный к Эйзенхауэру, оправдывался, что ничего дурного не имел в виду, поскольку американцы нередко употребляют это ругательное выражение в дружеской форме. «Это так, — заявил Эйзенхауэр. — Но вы назвали его английским сукиным сыном. Это совершенно меняет дело». Этот грешник также
Эйзенхауэр подобрал высший командный состав операции, готовый выполнить волю главнокомандующего и понимавший его с полуслова. Его первым заместителем и правой рукой стал генерал-майор Марк Кларк. Военным флотом командовал британский адмирал Эндрю Каннингем. Сухопутными силами руководили британский генерал-лейтенант Кеннет Андерсон и американский генерал-майор Джордж Паттон, которого Дуайт буквально «отвоевал» у Маршалла, намеревавшегося держать его в резерве. Наконец, начальником штаба Эйзенхауэр назначил бригадного генерала Уолтера Беделла Смита, перед этим являвшегося секретарем Генерального штаба США. Жесткая хватка Смита, его нарочитая грубость вкупе с дипломатическим искусством (не случайно после войны он стал послом США в СССР) сделали его, как и Кларка, незаменимым. Смит решал оперативные вопросы, оставляя Эйзенхауэру только самые принципиальные, но и в этом случае являлся к командующему с обоснованными предложениями. Он постоянно находился в движении, казался неутомимым и молниеносно принимал решения. «Если бы у меня было десять таких Смитов, я просто купил бы удочку, занялся рыбной ловлей и всего лишь писал бы доклады на родину, каких великолепных успехов в ведении войны я добиваюсь»{218}.
Органичной составной частью штаб-квартиры были личные помощники. Среди них Дуайт, естественно, особенно выделял Кей Саммерсби. 34-летняя женщина, до войны работавшая манекенщицей, прочно вошла в его жизнь. Поскольку их отношения развивались на виду у всего штаба, а слухами полнится земля, они неизбежно очень скоро должны были дойти до жены, которую Эйзенхауэр не собирался покидать и которой писал, хотя бы по несколько строк, почти каждый день (всего за время войны Мейми получила от мужа 319 писем и записок). Дуайт решил написать жене о Кей, но так, чтобы она сочла женщину просто сотрудницей штаба.
То ли из-за того, что интонация письма в этот раз отличалась, то ли потому, что Кей была единственной женщиной в близком окружении Айка, супруга почувствовала неладное. Ее письма стали более прохладными, и Эйзенхауэру пришлось неуклюже оправдываться. В конце октября он писал Мейми: «Мне нравились некоторые [женщины, но я] никогда не вступал в связь ни с кем из них и не хочу, чтобы у меня была какая-то другая жена»{219}.
В то время и для британских деятелей, и для находившихся в Англии американцев любовные истории были делом обычным. Не было секретом, что специальный уполномоченный президента Рузвельта по делам ленд-лиза Аверелл Гарриман почти открыто встречался с Памелой Черчилль, невесткой премьер-министра. В штабе Эйзенхауэра знали, что у его помощника по вопросам психологической войны Чарлза Джексона была связь с Беатрис Иден, женой министра иностранных дел Великобритании Энтони Идена{220}. С явным подтекстом в популярном журнале «Лайф» была помещена фотография личного штаба Эйзенхауэра, на которой выделялась Кей Саммерсби — «хорошенькая ирландская девушка, которая служит водителем у генерала»{221}.
Возвратившись из Москвы, Черчилль настаивал на скорейшем начале операции «Торч». Того же желал и Эйзенхауэр. Он вместе с Кларком был приглашен в резиденцию премьера, который, сообщив перипетии своего визита, потребовал, чтобы высадка была осуществлена по крайней мере в двух стратегически важных районах — неподалеку от Орана и Алжире, столице одноименной колонии (ему было известно, что Алжир не входил в первоначальные планы Маршалла, считавшего одним из возможных районов высадки марокканскую Касабланку, расположенную далеко от главных стратегических пунктов). Эйзенхауэр писал Паттону: «Я чувствовал себя, как цирковая актриса, которая должна скакать на трех лошадях, не зная точно, где может оказаться каждая из них»{222}.