Фабрика отклонений
Шрифт:
– Понятно. Значит, нож мог попасть к убийце откуда угодно. Но этот человек прекрасно осведомлен о его свойствах, а значит, он бывший военный.
– Я бы все-таки уточнил, что не просто бывший военный, а имевший отношение к определенным службам и подразделениям. Прежде всего «Катран» попал в спецназ МЧС. Только потом он стал поступать в подразделения специального назначения МВД и ФСБ. Вы, Лев Иванович, сами понимаете, что речь идет о тех подразделениях, которые участвовали в боевых действиях в горячих точках.
– Значит, наш клиент – бывший спецназовец?
– Видимо, да. Он знает, как
– Хорошо, спасибо. Не скажу, что вы отсеяли добрую половину версий, но задуматься тут есть о чем. Ваши заключения войдут в официальный акт?
– Конечно, Лев Иванович. Спокойной ночи.
– И вам того же, – ответил Гуров и отключился.
Крячко лежал с открытыми глазами и смотрел на товарища. Он потянулся, сладко простонал что-то нечленораздельное, потом рывком встал с дивана.
– Поспишь тут с тобой. Галдят, покоя не дают, – шутливо проворчал он, подошел к чайнику и приложил к нему ладонь. – Значит, наши труповеды считают, что это армейский «Катран»? Ладно, еще один плюс к твоей версии. Хирург тут не канает, Лев Иванович.
– А человек, которого этот хирург мог нанять, канает? – в тон ему спросил Гуров.
– Мог, – легко согласился Станислав Васильевич. – Но для этого надо иметь связи в среде бывших военных, незаметно договориться. Но не это главное. Тут-то мы не сразу, но вычислим, проверим. Важно другое. Ревякин наш – по натуре человек не кровожадный. Не будет он приказывать наемному убийце сделать из врага мясо, шкуру спустить с живого. Если бы он дошел до желания убить Россихина, то, я тебя уверяю, дело кончилось бы одним выстрелом в голову на парковке или в кабинете через оконное стекло. Главное, следов никаких. Киллеры – народ прагматичный. Ты меня хоть как убеждай, Лев Иванович, но убивал не Ревякин и не профессиональный киллер. Это сделал человек ожесточенный, долго носивший в себе злость и ненависть, не умеющий прощать. Он не сомневается в том, что виноватый должен быть наказан. Вот так!
– Беда, Станислав! – Гуров тяжело вздохнул. – Исходя из того, что ты сейчас сказал, Астахов тоже не претендент. Нет у нас подозреваемого! За что и будет нам огромное генеральское спасибо. Доработались.
– Подожди! – Крячко поставил чашку с чаем на стол и набрал номер. – Миша, что там у твоего тезки. Как ночь прошла? Да ты что? Прямо с панели? И как долго она у него была? Ладно. – Крячко прекратил разговор и стал размешивать в чашке сахар.
Гуров смотрел на его разочарованное лицо и ждал. Станислав Васильевич звонил оперативникам из группы наблюдения. Если он обратился «Миша», значит, это старший группы, которая вела Астахова. Видимо, у того снова было железное алиби. Железобетонное.
Крячко наконец-то размешал чай, поднес чашку к губам и отхлебнул.
– Астахов, как ты понял, отпадает, – сказал он тихо и стал смотреть в темноту за окном. – Он вызвал шлюху из эскорта. Ее на машине привезли к нему домой. Охранник поднимался с ней, потом спустился и уехал. Все как обычно. Астахов вышел с ней только утром, сам посадил девицу в машину, а потом отправился на работу. Я, честно говоря, рассчитывал на него.
На столе снова зазвенел телефон. Крячко демонстративно отвернулся, попивая горячий чай.
– Лев Иванович! – послышался голос Кулакова. – А Ревякин-то в больнице!..
– Что? Какого черта? Какая больница?
– Вообще-то, травматология. Сложный перелом голени. Его машина сбила на переходе возле офиса. Мы с Рязанцевым проверили и время поступления, и регистрацию в ГИБДД, и карточку в больнице. С лечащим врачом говорили. Можем рентгеновский снимок привезти. Самое интересное, что он нас винит в своем несчастье.
– Когда это случилось?
– Вчера утром. Он на работу приехал, машину припарковал напротив и пошел через дорогу. А тут блондинка за рулем. Он говорит, что мы его так расстроили своими допросами и подозрениями, что он не выспался, стал рассеянным, весь ушел в себя. Вот и попал под машину.
Гуров положил трубку, некоторое время сидел молча и глядел на Крячко, потом тоскливо заметил:
– А Букин все это время сидел в СИЗО. Стас, кто у нас по улицам ходит с армейским ножом и режет бомжей, а иногда и приличных людей?
– Где-то мы что-то пропустили, Лев Иванович. Не бывает так. Пока мы ждем опознания трупа, а опера прорабатывают связи, нам все равно не спать. Давай и мы пробежим все с самого начала. Слишком уж стройное у нас получилось здание. А где-то в нем обязательно есть неправильный кирпич.
– Давай, – согласился Гуров, подошел к дивану, уселся, удобно откинулся на спинку и заложил руки за голову. – Итак…
– Маша, привет! – Гуров замахал рукой, увидев жену, подошедшую к окну. – Ты еще не собралась?
Маша открыла окно, высунула голову, опершись локтями о подоконник, и крикнула:
– Нам собраться – только подпоясаться. Я же не была уверена, что ты приедешь меня сегодня забирать.
– Как? – трагично воскликнул Гуров. – Ты не была уверена в своем муже?.. – Он хотел добавить еще что-то в театральной манере, но тут из-за угла вышли две женщины и двинулись по парковой аллее.
Лев Иванович замолчал, развел руками и поспешил внутрь. Гуров страшно не выспался, но хорошо знал себя. Если увлечься каким-то делом, просто не расслабляться, то до вечера он вполне мог сохранять нормальную работоспособность. Глаза вот выдают, конечно, красные становятся от бессонных ночей.
Взбежав на административный этаж, Гуров пошел к кабинету главного врача. Иноземцев был у себя. Он со смаком, с большим удовольствием отчитывал кого-то.
«Обстоятельный человек!» – подумал Гуров, слушая за дверью, как Георгий Николаевич песочил какую-то женщину, явно в чем-то провинившуюся.