Фабрика звезд по-русски
Шрифт:
В общем, дружба их была той самой мужской дружбой, которая совершенно не зависела от частоты встреч.
Но сейчас Палыч требовался Дмитрию в качестве подполковника милиции, начальника одного из отделов московского уголовного розыска.
— Мне ты рассказать ничего не хочешь?
— Не хочу.
— Кроме того, что уже рассказал?..
— Да у меня ничего нет. У меня только одна просьба: сделай так, чтобы точно знать, есть ли хоть что-нибудь, что позволяет усомниться в несчастном случае. Осмотр тела, экспертиза газового оборудования… Мне, что ли, тебя учить?
— Совин,
— Понял. А ты узнай.
— Тьфу! Черт упертый! Ладно. Машина, наверное, уже пришла. Тебя куда подбросить?
— Домой. Наталье кланяйся от меня. А за «чёрта» ответишь.
— Да пошел ты! Я и говорить не буду, что ты тут был. Она мне башку оторвет, если вы с Татьяной в ближайшее время не объявитесь.
— Что за день сегодня такой? Все меня посылают… Ладно, созвонимся и объявимся. Поехали…
При входе в подъезд Совина можно было брать голыми руками. Опустошенный известием о гибели Нины Власовны, он шел не глядя по сторонам. К его счастью, в подъезде не оказалось никого, кто желал бы с ним встретиться.
Дома он поставил сотовый телефон на подзарядку и взялся за трубку обычного телефона.
— Алик, ну что, узнал что-нибудь?
— Ничего, Дима. Дело в отделении милиции. Всё чисто. Будут закрывать и сдавать в архив.
— И всё? Никаких подозрений, никаких тёмных мест?
— Нет. Разве что наличие в организме снотворного. Но для старой женщины это нормально. Да и доза нормальная. Так что… Извини, больше ничего.
— Ладно. Спасибо, пока.
— Будь здоров.
Совин положил трубку и завалился спать. Сил совершенно не было. Даже на чай.
Плавно уйти в ночь из дневного сна Совин не смог — около десяти проснулся. Страшно болела голова. Он выпил таблетку анальгина, повалялся полчаса, потом встал, заварил чай. Покурил и, повинуясь какому-то неосознанному желанию, вышел на улицу.
Ноги сами принесли его во двор дома на Сиреневом бульваре. Дмитрий уселся за столик в глубине двора, под деревьями. Во всем доме светились огнями окна квартир. А три окна на втором этаже слепили глаза Совина своей чернотой. Дмитрий смотрел на них и пытался поймать мысль, пришедшую в момент вечернего пробуждения на зыбкой границе сна и несна. И тут же забытую, но очень-очень важную. Он курил и смотрел на проходящих иногда по двору людей. Мысль была где-то рядом. Но вспомнить Совин так и не смог…
Родимый подъезд, меры предосторожности и — захлопнувшаяся наконец за спиной дверь квартиры. Совин поставил на газ чайник и включил компьютер…
К утру невыспавшийся Виталик сломался. Не в физическом смысле. В духовном…
Странные пришли ему в голову мысли. И непонятно, отчего подумал он так, а не иначе. Но он вдруг понял, что слава — тлен.
«Ну и что? Жил Высоцкий, владел умами, боролся с Системой насмерть. И чем это закончилось? Умер. Нищим умер. А Система стоит и будет стоять вечно. А мог бы и жить. Уехал бы к своей французской жене и жил бы в свое удовольствие. А он умер. И получается, что для жизни нормальной важны только Власть и Деньги. Что, по сути, одно и то же. Есть Власть — будут Деньги. Есть Деньги — будет и Власть».
Такие или примерно такие мысли роились в затуманенном мозгу. Нелогичные, несвязанные одна с другой. Неумные. Но произвели они на Виталика впечатление неизгладимое и странное. В одночасье из мятущегося подростка вылупился вполне определившийся в жизни юноша.
Итак, Власть и Деньги. Именно в такой последовательности. Ибо поставить наоборот в стране советов — значит, сидеть в тюрьме. Государство не давало подданным зарабатывать. А те, кто пытался заработать деньги, большие деньги, делали это путем, наказуемым «в порядке применения УК РСФСР». Да Владик и не знал иных путей легкого обогащения, кроме тех, которые показывались в советских детективах. Этими путями были воровство, грабеж, убийство, спекуляция, продажа Родины и прочее в том же духе.
Другой путь — делать карьеру. Можно в профессиональном смысле. Но такое направление если и сулило успех, то очень нескорый. А вот карьера комсомольско-партийная была куда как заманчивее. И гораздо перспективнее.
В школе делать комсомольскую карьеру уже поздно. Владик налег на учебу и через год, летом восемьдесят второго, благополучно закончил школу, с золотой медалью, заметим.
В конце десятого класса учитель математики, искренне любивший своего одарённого ученика, предложил помочь — замолвить словечко в Бауманском училище. Но Виталий отказался. И выбрал самый непопулярный в Москве институт, где практически наверняка не было тех студентов, которых называли блатными. И где ему, человеку без роду без племени, не помешают делать карьеру детки влиятельных родителей.
Он легко поступил в институт. Он все верно рассчитал. И начал делать комсомольскую карьеру.
На первом комсомольском собрании сам предложил себя комсоргом группы. На него косо посмотрели сокурсники: в свободомыслящей студенческой среде комсомол как верный помощник и резерв партии не пользовался популярностью. Но Виталию на косые взгляды было наплевать. Он поставил перед собой Цель. И он ее достигнет, чего бы это ни стоило.
На втором курсе Виталий Клевцов стал комсоргом курса.
На третьем — комсоргом факультета и членом КПСС.
На четвертом — комсоргом института и попал в номенклатуру райкома партии.
О-о-о! Теперешние молодые не знают, как сладко попасть в номенклатуру райкома. А после стать инструктором райкома… Как приятно появляться «на предприятиях и в организациях», где парторги ломают перед тобой шапку и всячески стараются услужить! Как хорошо обрастать связями с большими и нужными людьми!..
Был, конечно, в такой карьере свой минус. Уж очень много приходилось прогибаться.
И иной раз прогибаться очень круто. И начальство парить веничком в баньке, и водочку за столом раскупоривать и разливать. Кое с кем из немолодых партийных активисток и переспать пришлось. Не из любви. А из партийной необходимости. Но… любишь кататься, люби и самочек возить, пошутил как-то большой начальник, сделавший себе хорошую карьеру не головой, а совершенно другим выдающимся органом. Ничто человеческое, как говорится…