Фаетон. Книга 5. Троянский конь
Шрифт:
– Да, получается, что так! Но это уже для меня настоящего не существует, а для меня в прошлом существует, иначе не было бы прошлого. Вот так и связано все, прошлое, настоящее и будущее.
– Извини, друг, но почему же мы не знаем, что будет в будущем?
– Потому, что мы выходцы из прошлого. И этому есть объяснение. Так, как мы живем в мире частичек замедляющих вращений.
– Получается, если бы мы жили в мире ускоряющих частичек, мы бы знали, что с нами должно произойти.
– Ну, этого быть не может, потому, что энергия расходуется, и это ведет к замедляющим процессам.
– Тут, Леня, я с тобой не согласен. А как же Закон Сохранения энергий, открытый еще Ломоносовым?!
– Вот и получается, что энергия, которая поддерживает скорости вращения, тоесть время, перетекает из будущего в прошлое, где скорости вращения частичек больше и таким образом поддерживает большие скорости вращения частичек. Будущее, как бы питает энергией прошлое и Закон Сохранения энергий не нарушается.
– Ух! Мне
– Я вот о чем подумываю, а не создать ли нам этакую машину времени и заглядывать в то самое прошлое или в будущее.
Не замечая, откровенной иронии в словах Петра Собинова, Леонид задумчиво всерьез произнес: – Для этого надо научиться искусственно, менять скорость вращения частичек. Замедляя, попадаем в будущее, ускоряя в прошлое.
– Допустим мы, – сменив иронию на участие, начал Петр, – пребываем в некоем аппарате, находясь в своем настоящем времени. А наружное наблюдение с замедленными скоростями вращения частичек, в будущем, и транслирует нам, что там происходит.
– Нет, так не бывает! Во- первых, у нас не будет никакой связи с аппаратом.
– Почему?
– Потому, что скорости частичек разные. Наблюдающий аппарат попросту исчезнет в будущем.
– Значит, Леня, наблюдателю надо установить таймер для отсчета времени пребывания.
– Будем думать над этим.
От увлекательной беседы друзей отвлек стук в дверь палаты.
– Да, войдите! – ответил Леонид.
В дверях появилась миловидная медсестра в белом халате и белом колпачке.
– А ну, на процедуры! – строго приказала она, голосом, не терпящим возражений. Сразу было видно, что ей влетело за опоздание подопечных от профессора, лечащего друзей.
– Лаборант и доктор заждались. Вы здесь не одни у меня! – нервно захлопнув дверь, она удалилась, стуча каблуками по гулкому полу коридора.
– Нарушает порядок, принципиально не ходит в установленной обуви. – Проворчал Леонид, подбирая полотенца для процедур.
– Зато, какую линию ножки выделяет каблучок, специально для тебя, Леня не женатого, старается девушка, а ты ноль на фазу!
– Не хочу, чтобы меня тоже, как тебя, забрасывали апельсинами преждевременно. – Намекая на жену Петра, ответил Леонид…
Глава вторая
Метод профессора Коуэна ''Восстановления организмов живых существ, в том числе, человека, от воздействий смертоносных доз радиации'', разработанный в секретных лабораториях Пентагона, и, конечно же, об этом методе узнали в России. Метод заключался в том, что человека помещали в барокамеру с содержанием в воздушной смеси антирадиационных ионов. Дыша этим коктейлем, из смеси кислорода и антирадиационных ионов, происходила нейтрализация радионуклидов в организме человека и превращение их в нейтральные шлаки, которые в последствии выводились из организма. Для этого были разработаны разные методики и разнообразные диеты. Гарантия была стопроцентная. Человек излечивался полностью, а перенесенный стресс от сильного радиоактивного воздействия, подхлестывал организм к использованию скрытых ресурсов. Восстановленные пациенты превращались в моложавых людей без дальнейших признаков старения. Природа как бы застывала на неизменном возрасте и долгие годы такие восстановленные удивляли окружающих и близких им людей своей цветущей, продолжительной молодостью. Таким образом, метод Коуэна, спас ни одну человеческую жизнь… Процедуры в барокамере всегда заканчивались в парилке, где пациенты должны были хорошо пропотеть. Для этого устраивалось обильное чаепитие с чаем с особыми добавками выводившие из организма шлаки. Сидя в сауне, укутанные во влажные простыни, друзья продолжали разговоры о природе мироздания. Между рассуждениями о строении атома и временных аномалиях, Собинов вдруг спросил: – А, почему Алексей Алексеевич, ну, помнишь, там, на Патрокле, тебя назвал Димой?
– Это, когда была наша связь с Землей? Да, помню!
– Ведь он не страдает еще старческой забывчивостью и не похоже, что склеротик?
– Ну, ты такое скажешь! Его и ближе б не подпустили к руководству ответственными космическими полетами.
– Да, это верно. Ну, все-таки?
– Мне, честно говоря, не очень нравиться это. А тем более, вспоминать об этом.
– Послушай, я кто тебе, друг или просто знакомый? – не задавался Петр.
Собинов не отличался особой учтивостью. Петр, привыкший к длительным космическим полетам, в качестве командира корабля, и к абсолютной власти над экипажем, под час, от него зависели жизни многих людей, от того, как он поступит в сложнейших ситуациях, возникающих в космосе, наложило, свой особый, отпечаток в характере. Он умел настоять на своем вопросе и всегда вытаскивал любопытную для него информацию с любого, не зависимо от ранга, человека, словно клещами ржавый гвоздь из дубовой доски. А любопытство его никогда не знало границ и пословица ''Любопытство не порок, а большое свинство'' придумал народ не про него. Такой уж был этот человек.
– Ну, так все-таки?! – настаивал друг.
– Я никогда и никому не говорил об этом. Стараюсь забыть и не вспоминать никогда. Но, Гаринова назначили руководителем полетов. И его присутствие в моей работе – это лишнее напоминание об этом неприятном инциденте, который произошел еще тогда, когда я начинал карьеру космонавта.
Леонид умолк, глубоко задумался. Затем взял чашку с чаем, медленно поднес ее к губам, отпил глоток, и так же медленно поставил на столик. Аромат, исходивший от чая, наполнял сауну, и от этого аромата, и от неторопливого Лениного рассказа, любопытство разгоралось в глазах Петра, как древесный уголь в сауне. Тем временем Кразимов продолжал:
– У меня был друг, Дима, Дмитрий Гаринов, сын Алексея Алексеевича. Мы познакомились с ним еще на вступительных экзаменах в Университет на факультет Космической навигации. Гордый был человек. Помню, на вступительном экзамене по математике, преподаватель написал задачку на доске мелом, сказав при этом, ''Кто не хочет сдавать устный ну и сейчас письменный вступительный по билетам, решите эту задачу и ''отлично'' вам обеспечено. Причем за оба экзамена сразу''
Помню, Димка поднял руку, сказав, ''Да я знаю, как решить эту задачу! '' – преподаватель вызвал его к доске. И Гаринов стал расписывать уравнение за уравнением, доказывая теорему. Преподаватель его остановил, ''Достаточно! Неправильно! '' – Гаринов невозмутимо ответил, ''Простите, но у Вас не хватает знаний! У этой задачки бесчисленное множество решений, вы, наверное, знаете только одно? '' – преподаватель не ожидал такого ответа от ''молокососа''. Побелев, как мел, затем, покрывшись пунцовым румянцем, стараясь держать себя в руках, промямлил, ''Если докажете, то я соглашусь, что Вы правы! '' – цедил сквозь зубы преподаватель. И Димка доказал теорему, там прямо на доске, с мелком в руке, расписал доказательство теоремы. Преподаватель сохранил свое лицо, обратив поражение в победу, объявив Гаринова, отличником и завершил словами, ''Буду лично ходатайствовать, чтобы Вас зачислили вне конкурса и сделали старостой группы, в которой Вы будете приняты'', – так и произошло. Димка был старостой, учился великолепно, складывалось такое впечатление, что он все уже знал на перед. Да и другом он был отличным. Очень общительный и веселый. В его компанию стремились попасть как девушки, так и парни и набивались в друзья, особенно, когда узнавали, кто его отец. Но фальшь в отношениях он улавливал мгновенно и держал дистанцию, со всеми, оставаясь своим парнем. Мы с ним сошлись на почве фанатичного отношения к будущей профессии. По всем предметам у нас были круглые пятерки.
– Да, знаю я! У тебя же красный диплом, – не сдержался Петр.
– Да! – вздохнул Леонид, – Эти успехи в учебе не остались не замеченными. Но я подозреваю, что не без участия Алексея Алексеевича. Нас вскоре, с третьего курса перевели в секретный отряд подготовки пилотов для освоения новейшей техники. Наши ученные, конструктора, разработали учебно- тренировочный челнок многоразового использования специально для подготовки пилотов– космонавтов. Это был челнок спарка. Нам предстояло его испытать перед запуском в серию. Машина была оснащена двумя изолированными друг от друга кабинами. Машина могла в считанные секунды достичь первой космической скорости полета, войти в космическое пространство, становясь спутником Земли. Ну и естественно вернутся на Землю без особых проблем. Мы с Димой сделали двадцать вылетов. По нашим замечаниям были устранены недоделки. И машина совершенствовалась с каждым новым полетом. Была сформирована приемная комиссия для запуска челнока– тренажера в производство. Американцы особенно проявляли интерес к машине и вели интенсивные переговоры в рамках обмена опытом на закупку партии этой уникальной техники. Ведь всем известно, что их шаттлы не используются для тренировочных полетов с учебными целями. Итак, завершающий полет мы совершали, как обычно в плановом режиме. Вышли в космическое пространство, сделали облет вокруг Земли и приготовились к возвращению. Наши функции во время полета были строго определены инструкциями по эксплуатации и выполнялись нами безукоризненно. При входе в слои атмосферы ученик со своей кабины должен был включить закрытие защитных лючков иллюминаторов внешнего обзора, чтобы предостеречь иллюминатор от разрушения при трении о атмосферу. Но я этого не сделал вовремя. Меня отвлек некий объект, следовавший за нами по пятам. В момент нажатия кнопки ''закрыто'' этот диск нырнул под крыло шаттла, отвлек и украл у меня пару секунд, а температура за бортом уже достигла критической, щитки заклинило. Дима кричал мне, ''Немедленно катапультируйся! '' – я упирался, думал, пронесет. А он мне в наушники на полную громкость, ''Приказываю! Твоя капсула сделает шаттл легче! Инерция сразу уменьшится! Есть шанс спасти машину! '' – с этими словами он, как инструктор и командир экипажа управлял всем, кроме щитков, надеялся на меня, катапультировал меня. Я очнулся на Земле. Меня, как мешок с костями, достали с обгоревшей капсулы. Первым делом, что я спросил, были слова: ''Что с Дмитрием?!'' – все, молчали, как будто набрали в рот воды. Алексей Алексеевич своим авторитетом спас мою репутацию. Меня не только не судили за оплошность, но дали возможность доучиться до конца закончить образование. Но с тех самых пор, в минуты угрожающей мне смертельной опасностью, я для него стал Димой. Все знают об этом и не поправляют отца, так как ценят его отличные профессиональные качества и опыт руководителя Центра управления космическими полетами. И каждый раз, когда я встречаюсь с Алексеем Алексеевичем Гариновым, он, иногда, называет меня именем его погибшего сына…