Фактор вознесения
Шрифт:
– Теперь уже трудно объяснить, – тихо сказал он, – были ли мы влюблены или просто пытались выжить, цепляясь друг за друга. Никто не мог нас понять, за исключением, пожалуй, Рико.
– Но ты занимался с ней любовью?
– Да, – ответил Бен, продолжая возиться с консолью кухонного аппарата. – Да. Мы занимались с ней любовью. В течение нескольких лет мы полностью отдавались друг другу и стали очень близкими людьми…
– А сейчас?
Бен все еще не оборачивался, и Криста увидела, как он вздрогнул, словно от удара бичом.
– Сейчас – нет!
– И теперь тебе грустно? Тебе ее не хватает?
Наконец
– Да, – признался он. – Я тоскую по ней. И не как любовник. Это давно ушло в прошлое. Даже попытка восстановить наши отношения была бы мучительной для нас обоих. Я тоскую по работе с ней, потому что никто не умел, как она, разговорить объект перед камерой. Мы работали так: Рико следил за технической стороной, а мы с ней на пару «разминали тему». Я слышал, что теперь у нее роман с Макинтошем из Контроля, но сомневаюсь, что он может дать ей столько, сколько я. Но, как бы там ни было, жизнь продолжается. Для нас обоих.
– А если один из вас влюблен, значит, второй свободен?
– Пожалуй, ты права, малышка, – расхохотался Бен.
Криста покатала голокубик в ладонях и положила на стол.
– А в меня ты сейчас влюблен?
Бен снова рассмеялся и взял ее за плечи.
– Я помню каждый миг с тобой. Я помню, как впервые увидел тебя в лаборатории Флэттери. Помню, как ты искоса поглядела на меня и улыбнулась… Наши глаза встретились и… Я в жизни не испытывал ничего подобного. И до сих пор, стоит мне встретить твой взгляд… Да я думаю только о тебе. Я мечтаю о тебе. Похоже это на влюбленность? Или на любовь?
Криста почувствовала, как ее заливает румянец – от пяток до корней светлых волос.
– Со мной происходит то же самое, – призналась она. – Но мне не с чем сравнивать. И как мне теперь жить, зная, что ты… Ты все еще думаешь о ней?
– Любовь не соревнование, – очень серьезно сказал Бен. – Она вот взяла и объявилась. Бывали и у меня трудные времена, когда я ненавидел Би, и все же я понимал, что виноват сам, и все кончалось хорошо. Мы с ней были одного поля ягоды – если любили, так не допускали никого и ничего, что могло нам помешать. Она была потрясающей женщиной, уникальной. Иначе я бы ее не любил. Нас всегда сопровождали слухи и сплетни. Но она их называла «линиями, сходящимися в одной точке». Мы поклялись друг другу, что, если однажды для одного из нас наступят трудные времена, второй…
– И ты согласился на интервью со мной только потому, что она тоже работала в «Теплице»?
Бен снова рассмеялся:
– Ага, подколола меня? Допустим, я скажу «да». Без комментариев. Тем не менее я тогда думал, да и до сих пор считаю, что твоя история – самый горячий материал на всей Пандоре. Но делать о тебе репортаж снаружи было бы полной бессмыслицей. Хотя должен тебе признаться, что, измаявшись одиночеством, я все же надеялся, что встречу в Теплице ее…
– И что дальше?
– Встретил. Любовная страсть куда-то пропала, и мы остались добрыми друзьями. Отличными друзьями, которые прекрасно могут работать на пару.
– А ты сам-то понимал, что Флэттери нас с тобой использует?
Криста сняла шляпу и бандану и положила их на стол. Затем с удовольствием встряхнула волосами – и отметила довольную усмешку Бена. С тех пор как они ступили на борт «Летучей рыбы», он не позволял себе даже малейшего проявления симпатии к ней.
– Конечно, понимал. Потому-то все и… случилось так, как случилось. Флэттери оговорил заранее, что ни одно интервью не пойдет в эфир без его одобрения. Мне платили, давали время на общение с тобой – целых пять раз! Я понимал, что это сюжет века, но Флэттери это тоже понимал и платил за то, чтобы сюжет не появился на экранах.
– Так и было, – вздохнула Криста. – И он понятия не имел, к чему все это приведет. А теперь мы с тобой здесь. Мы вместе. И я счастлива. А кроме того, я ужасно хочу жрать! – Заметив удивленную физиономию Бена, она упрямо добавила: – Как бы это ни выглядело в твоих глазах!
Но Бен понял шутку и, прикоснувшись к ее фальшивому животу, как бы невзначай заметил:
– Да ты и так уже наелась до отвала!
И, пряча усмешку, занялся кухонным аппаратом.
Криста наблюдала, как за окном проносится сине-зеленый морской пейзаж келпопровода, и ее учащенное дыхание туманило зеркальную поверхность плаза. Хотя Теплица находилась на морском берегу, Кристе никогда не позволяли гулять по пляжу. Флэттери боялся, что она снова вступит в контакт с келпом.
Бен тронул Кристу за плечо. За окном были видны останки очередного келпа. Это растение сожгли до самого корня, лишь немногие отходящие от остатков слоевища отростки напоминали о его былом величии.
– Судя по сводкам, этот келп уничтожил три семьи – шестнадцать человек, – пояснил Бен. – Охранка тут же им занялась. Они называют это «прополкой».
И вновь их кораблик, миновав участок открытой воды, нырнул в сумрак келпопровода, но Кристе уже было все равно: все ее сосредоточилось на плече, которого касался Бен. Она была так счастлива, что с трудом сдерживала слезы. Ну как ему объяснить это, как? Ему, который столько раз прикасался к другим людям, сам того не замечая?
Бен достал из распределителя два подноса и водрузил их на стол. Затем разложил ложки, вилки, салфетки и зубочистки. Криста безумно хотела есть, но с тех пор, как она шагнула на борт этого судна, ею овладела какая-то сонливость, от которой вовсе не хотелось избавляться.
Солнечный свет давал ей особую силу, и Криста это знала. И этот изумительный поцелуй Бена тоже придал ей сил. И даже что-то в поведении Рико тоже добавляло ей сил – если бы она знала, что!
Криста взглянула Бену в глаза, но в них отражался только проносящийся мимо унылый сине-серый пейзаж.
– Теплицу атакуют, – донесся до нее голос Бена. А ей что за дело? – Можешь сама посмотреть.
На одном из мониторов в кают-компании шло сражение за периметр. Криста предпочитала старинное слово «стена», но пандорцы редко его использовали, поскольку их морская культура наложила своеобразное вето на ряд слов.
Пока Бен комментировал события, Криста набросилась на свою порцию и съела все до крошки. Затем она принялась за порцию Бена и оставила ему один овощной гарнир. О чем бы он ни сообщал, все слова сливались в ушах Кристы в назойливое пчелиное жужжание. А затем оно превратилось в колыбельную, которую уже два века никто никому не пел: