Фактотум
Шрифт:
Я пришел через три недели, и мне сказали, что они могут сделать бесплатный анализ крови, но даже если анализ покажет, что рака нет, они не дают никакой гарантии, что его действительно нет. Однако если я заплачу 25 долларов за тот же самый анализ, я смогу быть практически на сто процентов уверен, что у меня нет никакого рака. А чтобы быть абсолютно уверенным, после анализа за 25 долларов надо сдать дополнительный анализ за 75 долларов, и если этот последний анализ покажет, что все хорошо, тогда я уже точно смогу расслабиться. Это будет означать, что причина моих многочисленных недомоганий кроется либо в алкоголизме, либо в расшатанных нервах, либо в запушенном триппере.
По дороге в таксопарк, проходя мимо здания борцов с раковыми заболеваниями, я вспомнил, что в мире есть вещи похуже, чем пытаться устроиться на работу, которая тебе откровенно не нравится. Я пришел в таксопарк, разыскал отдел кадров. Все было знакомо. Все было просто. Те же графы в анкетах, те же вопросы на собеседовании и т. д. Единственным новшеством было снятие отпечатков пальцев, но я знал, что надо делать, когда у тебя берут отпечатки пальцев: расслабил руку и пальцы и прижал их к чернильной подушечке так, как надо — не слишком сильно, не слишком слабо, — и девочка, которая брала отпечатки, похвалила меня за мою компетентность. Потом меня представили инструктору, и он сказал, чтобы я приходил завтра. У нас будут учебные курсы по повышению квалификации. Вечером мы с Джан отмечали.
Глава 71
Джейнуэй Смитсон, наш инструктор, был маленьким, энергичным и совершенно безумным дядечкой. Этакий мелкий задиристый петушок со всклокоченными седыми волосами. Нас было пятеро учеников. Мы все загрузились в одну машину и поехали к Лос-Анджелес-ривер, вернее, к ее пересохшему руслу. В то время Лос-Анджелес-ривер была рекой лишь по названию. Никакой воды не было и в помине — только широкая, плоская, сухая цементная полоса. Под многочисленными эстакадами и мостами в маленьких нишах в цементных стенах селились бомжи. И иногда даже сажали цветочки в горшках перед входом в свои жилища. Все, что им было нужно, чтобы жить по-королевски: горючая жидкость (жечь костры для тепла) и находки с ближайшей помойки. Загорелые, румяные, ненапряженные… у большинства этих бомжей вид был гораздо свежее и цветущее, чем у среднего лос-анджелесского бизнесмена. У этих ребят там, внизу, не было никаких проблем с женщинами, с подоходным налогом, с квартплатой, с расходами на ритуальные услуги и зубных врачей, с повременной оплатой труда, явкой на выборы и ремонтом автомобилей.
Джейнуэй Смитсон двадцать пять лет проработал таксистом и был настолько тупым, что считал это поводом для гордости. Он носил пистолет в правом переднем кармане брюк и похвалялся, что на «тормозных испытаниях» он останавливал свое такси за самое малое время и при наименьшем тормозном пути, чем кто бы то ни было за всю историю таксопарка. Глядя на Смитсона, можно было представить лишь два варианта: либо он врет, не краснея, либо ему охренительно везло. И, разумеется, как и у всех старожилов, двадцать пять лет проработавших на одном месте, у него было явно что-то не то с головой.
— Ладненько, — сказал он. — Бауэрз, вы первый. Разгоняете эту калошу до сорока пяти миль в час и держите скорость. Вот у меня в правой руке пистолет, в левой — секундомер. Как только услышите выстрел, жмите на тормоза. Проверим ваши рефлексы. Не сумеете остановить ее сразу, будете продавать недозревшие бананы на углу Седьмой и Бродвея… Нет, идиот! Не смотри на мой палец! Смотри на дорогу, вперед! Я спою тебе песенку. Да, колыбельную песенку. Ты у меня тут заснешь за рулем. В жизни не угадаешь, когда эта дура пальнет!
— Дура пальнула в ту же секунду. Бауэрз вдавил педаль тормоза в пол. Мы все попадали друг на друга. Из-под колес взбились клубы пыли. Машина со свистом виляла между цементными столбами. Наконец она остановилась, покачиваясь взад-вперед. У кого-то на заднем сиденье пошла носом кровь.
— Ну что, как у меня получилось? — спросил Бауэрз.
— Пока не скажу. — Смитсон записал что-то в маленький черный блокнот. — Так, теперь Де Эсприто.
Де Эсприто сел за руль, и все повторилось по-новой. И еше раз, и еще. Гонки по берегу цементной реки, грохот выстрелов, визг тормозов, запах горелой резины. Я был последним.
— Чинаски, — сказал Смитсон.
Я сел за руль и разогнался до пятидесяти миль в час.
— Рекорды ставишь, красавец? А вот как отстрелю тебе задницу к чертовой матери, и что тогда?!
— Что?
— Уши продуй! Думаешь, ты у нас самый крутой? Да я однажды здоровался за руку с самим Максом Баэром! Я был садовником у Текса Риттера! Так что целуй свою задницу на прощание и помаши ей ручкой!
— Вы жмете на тормоз! Уберите ногу с педали!
— Спой мне, красавчик! Спой мне песенку, радость моя! У меня в вещмешке — сорок любовных писем от Мей Уэст!
— Ладно, посмотрим, кто круче!
Я не стал дожидаться, когда он пальнет из своей дуры. Вдарил по тормозам. И я угадал. Моя нога вжалась в педаль в ту же долю секунду, когда грохнул выстрел. Я побил мировой рекорд Смитсона на пятнадцать футов и на девять десятых секунды. Это было первое, что он сказал. Но потом сменил тон и заявил, что я сжульничал. Я сказал:
— Хорошо, пишите там у себя что хотите, но давайте поедем отсюда. Дождя сегодня не будет, так что хорошей рыбалки нам явно не светит.
Глава 72
В классе на курсах повышения квалификации нас было человек сорок или даже пятьдесят. Мы сидели за крошечными школьными партами, ножки которых были намертво прикручены к полу. Справа к каждой парте крепилась узкая плоская полочка типа подлокотника. У меня было такое чувство, как будто я вновь попал в школу. На урок биологии или химии. Смитсон проводил перекличку.
— Питерс!
— Я!
— Каллоуэй.
— Здесь!
— Мак-Брайд…
(Тишина.)
— Мак-Брайд?
— А? Что? Да. Здесь.
Перекличка продолжалась. Я подумал, что это здорово, что здесь есть столько открытых вакансий. Но, с другой стороны, это рождало тревогу: количество рабочих мест все-таки не бесконечно, и вполне может так получиться, что нам придется за них побороться. Выживает сильнейший. В Америке всегда были люди, которые ищут работу. Годных к употреблению тел здесь хватало всегда. А я хотел стать писателем. Почти все вокруг были писателями. То есть, конечно, писали не все. Кто-то работал зубным врачом, кто-то — автомехаником. Но каждый знал, что при желании он может стать литератором. Наверное, из этих пятидесяти человек, собравшихся в классе, как минимум пятнадцать почитали себя писателями. Почти все люди пользуются словами и умеют записывать их на бумаге, то есть писателем может стать каждый. Но большинство, к счастью, писателями не становятся. Они не становятся даже таксистами. А некоторые — и таких, кстати, немало — не становятся, к несчастью, вообще никем.