Фамильный крест
Шрифт:
Гости встали полукругом к рассказчику, тот же отпив глоток, поведал слушателям:
– Послушайте, кузина, говорят, вчера с барышней Аглаей конфуз на балу случился? – спросил молодой человек. – О, да, мон шер! Поручик Ганский во время галопа рассмотрел, что у нее панталоны всего на три вершка ниже колен! – ответила дама. – Фи! Такие коротенькие, лишь французским куртизанкам под стать! Срам, да и только! А не заказать ли нам подобные у белошвейки?
Мирзоев и гости прыснули от смеха и переместились в соседний зал, завешанный картинами с различными амурчиками с розовыми попками; Дианами, обнимающими лесных козочек и другую живность, и просто упитанными обнаженными натурщицами в различных позах.
– Однако! – вымолвил Мирзоев, разглядывая одну из пышек.
– Да, на что вы смотрите, любезный! Идите сюда, – окликнул его рассказчик пикантного анекдота.
Мирзоев увидел графа и графиню Нарышкиных, любителей подобных мероприятий. Почтенная чета стояла подле некой картины, рядом уже собралось порядка пяти гостей. Граф Нарышкин вещал низким грудным голосом:
– Господа, вы только посмотрите, как прелестна, как обворожительна сия особа!
Графиня, привыкшая к восторженности своего супруга за двадцать лет замужества, благосклонно улыбалась и делала вид, что проявляет к картине искренний интерес.
– Какая грация, какое тело! – продолжал граф. – А это, поразительной красоты животное!
Окружающие вторили ему:
– Шарман! Шарман!
Рассказчик анекдота шепнул на ухо Мирзоеву:
– Всех привлекло необычное грациозное животное, а уж о молодой обнаженной красавице появились пикантные слухи: что она, мол, незаконно рожденная дочь самого мецената Прокофьева, а иные утверждают … любовница, – и многозначительно посмотрел на мецената-фабриканта.
Тот же залюбовался картиной, соображая, куда бы лучше повесить ее в новом доме…
В итоге картина была продана за пять тысяч рублей некоему ценителю искусства и женской красоты, пожелавшему остаться «инкогнито».
На эти деньги молодая чета Еленский приобрела отличный двухэтажный дом на Басманной, правда с шоколадницей на Покровке пришлось немного повременить. Василий решил: что ж – не все сразу, заработаем и на это. Арина, окончательно убедившись в том, что ее обожаемый Васечка, любит ее и никак не женился на ней ради приданного, решила сама воплотить мечту – прикупить дом на Покровке и перестроить его по своему вкусу под шоколадницу.
Иннокентий Петрович сильно сдал за последний год, но все же настойчиво отказывался переезжать к детям на Басманную, мотивируя тем, что, мол, не желает их стеснять. Арина понять не могла: как отец может их стеснить в таком огромном доме?! И, наконец, сама отправилась к нему, собрала его вещи, прихватила прислугу и, не обращая внимания на его возражения, перевезла в новый дом.
Арина с энтузиазмом занималась благоустройством нового дома на Басманной, передав на управление кондитерскую Глафире, которая теперь стала доверенным лицом хозяйки. Она купила новую мебель в гостиную, отдала в багетную мастерскую лучшие рисунки мужа и развесила над камином, получилось весьма в духе времени.
В одной из комнат, самой большой и светлой, она устроила спальню, не поскупившись на обстановку: итальянская огромная кровать потрясала своим размером и располагала к любовным занятиям.
Затем Арина занялась обустройством мастерской для Васечки, в чем тоже преуспела. Она направилась в художественный салон, что на Софийской набережной, и купила для мужа самые дорогие краски, пастель, бумагу, мольберт и множество мелочей. Окна мастерской она приказала задрапировать темно-вишневыми шторами, к одному из них поставила новый большой письменный стол и, пожалуй, помещение приобрело вид богемного будуара.
Одну из комнат Арина приказала рабочим отделать бежевыми обоями, подобрала в тон драпировку на окна и купила детскую кроватку. Через пять месяцев должно было свершиться то, о чем они мечтали с мужем более всего – рождение ребёнка. Молодые супруги решили, если родиться девочка, назовут Натальей, в честь матери Арины. Если мальчик – назовут Михаилом, в честь отца Василия.
Василий не оставил службу в «Судебных ведомостях». Он как обычно, возвращался домой из Хамовнического суда, где слушалось дело некой мещанки Варвары Ивановны Зиновьевой, которая обвинялась в том, что по поддельным документам она устраивалась в приличные дома горничной и затем обворовывала хозяев. Василий, сидя в экипаже, просматривал наброски, у него закралось подозрение: «Где-то я видел эту женщину? Но где? Никак не могу вспомнить».