Фантасмагория смерти
Шрифт:
Этот клич «К оружию!» облетел всю Францию, словно в мгновение ока, и превратился в демонический рев. 13 июля 1789 года Париж впервые проснулся уже не для того, чтобы приступить к трудовому дню. Рабочие метались в поисках оружия, в кузнечных цехах без устали ковались пики, а женщины шили зеленые кокарды – опознавательные знаки восставших – и готовили еду только из тех соображений, что патриотам тоже время от времени требуется есть. Чернь разграбила Арсенал, забрав оттуда даже старинное вооружение: рыцарские латы, меч Генриха IV, подаренные королем Сиама Людовику XIV серебряные пушки… Все смешалось: ножи и дубины, копья и кольчуги, рваные шляпы и рыцарские шлемы, пики и ружья.
Вечером в Бастилии старый маркиз де Лонэ, как обычно, поднял подвесные мосты и расставил на бастионах часовых, обязанности которых выполняли ветераны-инвалиды, и спокойно удалился спать в свои покои. Около полуночи проходивший мимо патруль патриотов произвел семь выстрелов по инвалидам, но безрезультатно. Никто пока не догадывался, что безумие уже поднимает свою страшную голову из преисподней в надежде на богатый урожай. Что ж, эти чаяния оправдаются в полной мере.
14 июля к девяти часам утра народ бесконечной рекой потек к Дому инвалидов в надежде вооружиться. Представители власти ничего не смогли предпринять, и вскоре патриоты разбрелись по всему зданию в поисках оружия. Они нашли его аккуратно завернутым в солому. Сразу же возникло предположение: «Эти аристократы хотели сжечь оружие! Не выйдет!» И толпа кинулась на добычу – 28 000 ружей – с воем и ревом, топча насмерть тех из своих собратьев, что оказались послабее.
Старый маркиз де Лонэ так и не решился покинуть свои покои: он пребывал в страшном смятении, поскольку для военного нет ничего хуже, нежели неопределенность положения. Крепость сдать он не мог, поскольку на этот счет у него имелся приказ Его Величества. Так какое же право он имел впустить так называемых солдат нации? В его гарнизоне совсем немного защитников: 92 престарелых инвалида и 30 молодых королевских швейцарцев. Есть также порох, пушки и толстые стены, но как может выстоять одна крепость против целого города?
В девять часов утра площадь перед Бастилией кишела народом; здесь собралось все Сент-Антуанское предместье. Сначала к де Лонэ присылали «депутации», и комендант рассчитывал учтивыми словами успокоить эти горячие головы. Сдать крепость он решительно отказался, заявив, что скорее взорвет ее сам. Бедный маркиз де Лонэ, он так и не смог принять жесткое решение, он не сумел вовремя понять, что в данной ситуации мягкие увещевания не помогут, как и редкие картечные залпы. Человеческие волны тем временем накатывались все ближе, и комендант был вынужден приказать дать залп по толпе и поднять мост. Этот несчастный залп превратил пороховую бочку в настоящее море пожара. Зазвучали проклятия и крики ненависти, поскольку в результате залпа погибло несколько патриотов. Началась осада Бастилии. Каретники и старые военные с лужеными глотками бросились к наружным цепям моста, не обращая внимания на бушующий вокруг шквал огня. Им это удалось, и наружный мост упал. Но все 8 башен Бастилии казались по-прежнему непоколебимыми, ров – абсолютно непреодолим, а внутренний мост был поднят.
Старинное укрепление с рядом наружных дворов, сводчатыми воротами, бастионами и запутанным лабиринтом помещений как будто было осаждено самим хаосом, воплотившимся в сотнях обезумевших патриотов. Виноторговцы неожиданно превратились в артиллеристов и стреляли по этому воплощению самодержавия из пушек сиамского короля, однако стены крепости, первое из помещений которой выстроили 420 лет назад до этого достопамятного события, были весьма прочны и толсты, а инвалиды – надежно спрятаны за бойницами, откуда вели ружейный огонь.
Патриоты подожгли кордегардии и столовые инвалидов, а некий парикмахер собрался взорвать в Арсенале селитру, когда оттуда неожиданно выбежала перепуганная женщина. Она была молода и красива, а потому ее приняли за дочь де Лонэ и пожелали сжечь несчастную на глазах коменданта. Они исполнили бы свое намерение, если бы не человек, в котором капля разума еще сохранилась, – Обэн Боннемер. Рискуя жизнью, он отбил молодую даму у толпы и спас ее. Повсюду загорелась солома, и вокруг Бастилии образовался настоящий ад с пламенем, дымом, ревом и суетой.
Раненых было довольно много. Их уносили в дома, расположенные по улице Серизе, в очередной раз выслушивая последнюю волю: не отступать от этой проклятой крепости, пока она наконец не падет. Но как она может пасть? Ее стены невероятно толсты, и вряд ли их можно взять пушками сиамского короля. К старому де Лонэ делегации отправлялись еще три раза, чтобы заставить его сдаться, но тот вряд ли вообще мог что-либо услышать, а тем более понять среди этого адского грома и свиста пуль. Делегации патриотов каждый раз возвращались раздосадованные, и стрельба начиналась с новой силой. К Бастилии притащили пожарные шланги, чтобы из них заливать пушки инвалидов – защитников крепости. В толпе патриотов нашлись даже знатоки античной истории, которые кричали, что неплохо было бы соорудить катапульты. Наиболее активно действовал, подстрекая восставших на более решительные действия, Майяр, настоящее исчадие преисподней, который в полной мере проявил себя во время сентябрьской резни, а также Эли и Юлэн.
А во внутреннем дворе Бастилии по-прежнему тихонько тикали часы, отмеряя последние минуты существования древней крепости и ее защитников. Когда стрельба только-только началась, часы как раз пробили час дня. Теперь же стрелки неумолимо двигались к пяти.
В подвалах тюрьмы содрогались от ужаса семеро узников: их невероятно тревожил гром, доносившийся снаружи. Их пугали освободители, и они не хотели покидать свои камеры. Они совершенно не были уверены, что инвалиды смогут долго выдерживать шквальный огонь, который обрушивается на них: ведь даже отсюда, снизу, понятно – они лишь уклоняются от этого огня.
Помощи несчастному де Лонэ ждать неоткуда. Он даже не узнал никогда, что один гусарский отряд попытался пробиться к нему, аккуратно пробравшись переулками до Нового моста, однако командир гусаров, увидев нескончаемое человеческое море, сразу утратил боевой задор, которого, впрочем, и до этого было не слишком много.
Восставшие немедленно «вычислили» вновь прибывших и обратились к ним с закономерным вопросом, для какой цели те подошли. Командир быстро нашелся с ответом: «Мы хотели бы к вам присоединиться». Тогда представитель патриотов, большеголовый и уродливый, с синими губами (как оказалось впоследствии, небезызвестный «друг народа» – Марат) рявкнул: «В этом случае вам следует немедленно спешиться и отдать нам свое оружие!». Командир гусаров понял окончательно, что Бог есть, когда его проводили на заставу и отпустили.
В это время бедный де Лонэ молчаливо сидел в своих покоях с каменным лицом, больше напоминая статую. Он не мог принять решение и не отрывал взгляда от стоявшей перед ним свечи. Что делать? Взорвать крепость, как он и предполагал? И почему ему не хотят оказать никакой поддержки? Почему его бросила на произвол судьбы власть, которой он всю жизнь служил верой и правдой? И как взять на себя ответственность, взорвав Бастилию? Это был бы потрясающий фейерверк – сумасшедший столб пламени среди моря этой орущей, взбунтовавшейся черни!