Фантастические изобретения (сборник)
Шрифт:
Car ou sole porteur de bulles
Pipeur ou hasardeur do dez…{4}
Вдруг чей-то голос лениво произнес:
— Эй, ры там! Вы-то что про это знаете?
Я поднял голову; из темноты выступило мрачное, иссеченное шрамами лицо загадочного капрала. Мне не оставалось ничего иного, как предложить ему выпить, ибо бутылку я держал в руке и он глядел прямо на нее. Капрал отрывисто поблагодарил, одним глотком наполовину опорожнил бутылку и вернул ее мне.
— "Pipeur ou hasardeur de dez", —
— Очень, — ответил я. — Наверно, Вийон был великий человек. Кто еще сумел бы так блистательно писать на таком низменном языке? Кто еще смог бы обратить воровские словечки, которые всегда отвратительны, в такую прекрасную поэзию?
— Так вы эти слова понимаете? — усмехнулся он.
— Да нет, не совсем, но чувствую, что это поэзия, — ответил я.
— Это верно.
— "Pipeur ou hasardeur de dez…"
С тем же успехом можно пытаться положить на стихи что-нибудь вроде этого: "А мне один черт, играешь ли ты в кости или убиваешь людей…"
— А вы кто такой? Откуда взялись? В армии уже черт-те сколько времени не разрешают отпускать бороду.
— Я военный корреспондент, — ответил я. — Меня зовут Керш. Можете допивать.
Он осушил бутылку и сказал:
— Спасибо, мистер Керш. А меня звать Куку. — И тяжело, мешком, грохнулся на палубу рядом со мной. — Уф, — выдохнул он при этом, — посидеть, что ли.
Потом взял изуродованной рукой мою книжечку, похлопал ею по колену и вернул мне.
— "Hasardeur de dez", — повторил он с незнакомым мне акцентом.
— Я вижу, вы читаете Вийона, — заметил я.
— Нет, не читаю. Я и вообще-то не особый грамотей.
— Но вы говорите по-французски. Где вы этому научились?
— Во Франции.
— А теперь едете домой?
— Вроде бы так.
— И кажется, не жалеете об этом.
— Да уж нет.
— Возвращаетесь из Франции?
— Из Голландии.
— А давно в армии?
— Да уж порядочно.
— Вам нравится служить?
— Конечно. Чем плохо? А вы откуда?
— Из Лондона.
— Я там бывал, — сказал он.
— А вы откуда родом?
— Что? Я… Да вроде бы из Нью-Йорка.
— Как вам понравился Лондон? — спросил я.
— Он стал получше.
— Получше? А я-то думал, вы видели его в самое неудачное время — бомбежки и всякое такое, — заметил я.
— Да нет, Лондон вроде бы ничего.
— Вот если бы вы побывали там до войны, капрал…
— Бывал и до войны.
— Ну, тогда вы, верно, были еще очень молоды, — сказал я.
— Не так уж молод, — усмехнулся капрал Куку.
— Я военный корреспондент и газетчик, — сказал я, — и потому имею право задавать нескромные вопроси. Понимаете, я мог бы написать про вас в свою газету. Что это за имя такое — Куку? Никогда прежде не слыхивал такого.
И для пущей важности я вытащил карандаш и
— Да по-настоящему-то меня звать вовсе не Куку, — объяснил капрал. — Вообще-то имя у меня французское. Лекокю. Знаете, что это значит?
Я немного смутился.
— Н-ну… Если не ошибаюсь, так называют человека, которому изменила жена, — сказал я.
— Верно.
— У вас есть семья?
— Нет.
— Но вы были женаты?
— Много раз.
— А что вы собираетесь делать, когда вернетесь в Штаты, капрал?
— Буду выращивать цветы и заведу пчел и кур,
— И все в одиночку?
— Да.
— Цветы, пчелы и куры… А какие цветы?
— Розы, — сказал он, не задумываясь. И прибавил: — Может, попозже двинусь на юг.
— Это еще зачем?
— За скипидаром.
Понятно. Он просто сумасшедший. Должно быть, разум его помрачился после той страшной раны, от которой па голове остался такой ужасающий шрам.
— Вам, верно, досталось в боях, капрал, — сказал я.
— Да, сэр, порезали малость тут и там, — со смешком ответил он. — Всякое бывало.
— Оно и видно. Когда я взглянул на вас в первый раз, я подумал, не в обиду вам будь сказано, капрал, что раны у вас на голове, на лице и на руках такие — сразу видно, не от современного оружия.
— А я и не говорил, что от современного, — огрызнулся он. Потом набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул. — Уф! Чем это вы меня напоили?
— Отличным шотландским виски. А что?
— Отличное-то оно отличное, только пить мне его не надо было. Я от такого крепкого отказался уж и не помню когда. В голову сильно ударяет. Мне такого и в рот брать нельзя.
— Кто же вас просил опорожнять целую бутылку, да еще в два глотка? — с досадой сказал я.
— Виноват, мистер, Как прибудем в Нью-Йорк, я вам тоже бутылку поставлю, коли желаете, — ответил капрал Куку, сощурился, точно ему больно было смотреть, и провел рукой по шраму на голове.
— Скверная, видно, была рана, — заметил я.
— Какая? Эта? — спросил он. — Да уж скверней некуда. Даже мозги полезли наружу. А вот гляньте-ка… — Левой рукой он расстегнул гимнастерку и задрал нижнюю рубашку, а правой зажег старый, видавший виды фонарик. — Вот поглядите…
Я вскрикнул от изумления. Никогда еще не видел я, чтобы живой человек был так невероятно изрезан и изуродован. В неверном свете фонарика передо мной предстало нечто вроде выжженной пустыни, где отбушевала ярость стихий, оставив за собой крутые откосы, пропасти, ущелья и провалы. Точно на тело его обрушились все громы небесные, ураганы и землетрясения. Ребра с левой стороны, казалось, сдавила какая-то страшная тяжесть и раздробила их на мелкие кусочки. Каким-то чудом кости срослись, и получилось что-то вроде лунного вулкана с кратером, окаймленным жесткой бугристой кромкой. Под ложечкой темнела огромная глубокая впадина.