Фантастика 1964
Шрифт:
— Дверцу прикройте получше, — сказал я.
Все шло как обычно. Машина тронулась. Горбоносый повернулся назад и оживленно заговорил о том, что много приятнее ехать в легковой машине, чем идти пешком. Бородатый невнятно соглашался и все хлопал и хлопал дверцей. “Плащ подберите, — посоветовал я, глядя на него в зеркало заднего вида. — У вас плащ защемляется”. Минут через пять все, наконец, устроилось. Я спросил: “До Соловца километров десять?” — “Да, — ответил горбоносый. — Или немножко больше. Дорога, правда, неважная, для грузовиков”. — “Дорога вполне приличная, — возразил я. — Мне обещали, что я вообще не проеду”. — “По этой дороге даже осенью можно проехать”. — “Здесь — пожалуй, но вот от Коробца-грунтовая”.”В этом году лето сухое, все подсохло”. — “Под Затонью, говорят, дожди”, — заметил бородатый на заднем сиденье. “Кто это говорит?” —
“Конечно, — сказал я. — Я в Соловец и еду”. — “У вас там родные или знакомые?” — “Нет, — сказал я. — Просто подожду ребят. Они идут берегом, а Соловец у нас — точка рандеву”.
Впереди я увидел большую россыпь камней, притормозил и сказал: “Держитесь крепче”. Машина затряслась и запрыгала. Горбоносый ушиб нос о ствол ружья. Мотор взревывал, камни били в днище. “Бедная машина”, — сказал горбоносый. “Что делать…” — сказал я. “Не всякий поехал бы по такой дороге на своей машине”. — “Я бы поехал”, — сказал я. Россыпь кончилась. “А, так это не ваша машина”, — догадался горбоносый. “Ну, откуда у меня машина! Это прокат”. — “Понятно”, — сказал горбоносый, как мне показалось, разочарованно: Я почувствовал себя задетым. “А какой смысл покупать машину, чтобы разъезжать по асфальту? Там, где асфальт, ничего интересного, а где интересно, там нет асфальта”. — “Да, конечно”, — вежливо согласился горбоносый.
“Глупо, по-моему, делать из машины идола”, — заявил я. “Глупо, — сказал бородатый. — Но не все так думают”. Мы поговорили о машинах и пришли к выводу, что если уж покупать что-нибудь, так это “ГАЗ-69”, вездеход, но их, к сожалению, не продают. Потом горбоносый спросил: “А где вы работаете?” Я ответил. “Колоссально! — воскликнул горбоносый. — Программист! Нам нужен именно программист. Слушайте, бросайте ваш институт и пошли к нам!” — “А что у вас есть?” — “Что у нас есть?” — спросил горбоносый, поворачиваясь. “Алдан-3”, — сказал бородатый. “Богатая машина, — сказал я. — И хорошо работает?” — “Да как вам сказать…” — “Понятно”, — сказал я. “Собственно, ее еще не отладили, — сказал бородатый. — Оставайтесь у нас, отладите…” — “А перевод мы вам в два счета устроим”, — добавил горбоносый. “А чем вы занимаетесь?” — спросил я.
“Как и вся наука, — сказал горбоносый. — Счастьем человеческим”. — “Понятно, — сказал я. — Что-нибудь с космосом?” — “И с космосом тоже”, — сказал горбоносый. “От добра добра не ищут”, — сказал я.
“Столичный город и приличная зарплата”, — сказал бородатый негромко, но я услышал. “Не надо, — сказал я. — Не надо мерять на деньги”. — “Да нет, я пошутил”, — сказал бородатый. ’“Это он так шутит, — сказал горбоносый. — Интереснее, чем у нас, вам нигде не будет”. — “Почему вы так думаете?” — “Уверен”. — “А я не уверен”. Горбоносый усмехнулся. “Мы еще поговорим на эту тему, — сказал он. — Вы долго пробудете в Соловце?” — “Дня два максимум”. — “Вот на второй день и поговорим”. Бородатый заявил: “Лично я вижу в этом перст судьбы — шли по лесу и встретили программиста. Мне кажется, вы обречены”. — “Вам действительно так нужен программист?” — спросил я. “Нам позарез нужен программист”. — “Я поговорю с ребятами, — пообещал я. — Я знаю недовольных”. — “Нам нужен не всякий программист, — сказал горбоносый. — Программисты народ дефицитный, избаловались, а нам нужен небалованный”. — “Да, это сложнее”, — сказал я. Горбоносый стал загибать пальцы: “Нам нужен программист: а, небалованный, бэ, доброволец, цэ, чтобы согласился жить в общежитии…” — ”Дэ, — подхватил бородатый, — на сто двадцать рублей”. — “А как насчет крылышек? — спросил я. — Или, скажем, сияния вокруг головы? Один на тысячу!” — “А нам всего-то один и нужен”, — сказал горбоносый. “А если их всего девятьсот?” — “Согласны на девять десятых”.
Лес расступился, мы переехали через мост и покатили между картофельными полями. “Девять часов, — сказал горбоносый. — Где вы собираетесь ночевать?” — “В машине переночую. Магазины у вас до которого часа работают?” — “Магазины у нас уже Закрыты”, — сказал горбоносый. “Можно в общежитии, — сказал бородатый. — У меня в комнате свободная койка”. — “К общежитию не подъедешь”, — сказал горбоносый задумчиво. “Да, пожалуй”, — сказал бородатый и почему-то засмеялся. “Машину можно поставить возле милиции”, — сказал горбоносый. “Да ерунда это, — сказал бородатый. — Я несу околесицу, а ты за мной, вслед. Как он в общежитие-то пройдет?” — “Д-да, черт, — сказал горбоносый. — Действительно, день не поработаешь, забываешь про все эти штуки”. — “А может быть, трансгрессировать его?” — “Ну-ну, — сказал горбоносый, — Это тебе не диван. Ты не Кристобаль Хунта, да и я тоже…” — Да вы не беспокойтесь, — сказал я. — Пересплю в машине, не первый раз. — Мне вдруг страшно захотелось поспать на простынях. Я уже четыре ночи спал в спальном мешке.
— Слушай, — сказал горбоносый, — хо-хо! Изнакурнож!
— Правильно! — воскликнул бородатый. — На Лукоморье его!
— Ей-богу, я пересплю в машине, — сказал я.
— Вы переночуете в доме, — сказал горбоносый, — на относительно чистом белье. Должны же мы вас как-то отблагодарить.
— Не полтинник же вам совать, — сказал бородатый.
Мы въехали в город. Потянулись старинные крепкие заборы, мощные срубы из гигантских почерневших бревен, с неширокими окнами, с резными наличниками, с деревянными петушками на крышах.
Попалось несколько грязных кирпичных строений с железными дверями, вид которых вынес у меня из памяти полузнакомое слово “лабазы”. Улица была прямая и широкая и называлась Проспектом Мира.
Впереди, ближе к центру, виднелись двухэтажные шлакоблочные дома с открытыми сквериками.
— Следующий переулок направо, — сказал горбоносый.
Я включил указатель поворота, притормозил и свернул направо. Дорога здесь заросла травой, но у какой-то калитки стоял, приткнувшись, новенький “Запорожец”. Номера домов висели над воротами, и цифры были едва заметны на ржавой жести вывесок. Переулок назывался изящно: “Ул. Лукоморье”.
Он был неширок и зажат между тяжелыми старинными заборами, поставленными, наверное, еще в те времена, когда здесь шастали шведские и норвежские пираты.
— Стоп, — сказал горбоносый.
Я тормознул, и он снова стукнулся носом о ствол ружья,
— Теперь так, — сказал он, потирая нос. — Вы меня подождите, а я сейчас пойду и все устрою.
— Право, не стоит, — сказал я в последний раз.
— Никаких разговоров. Володя, держи его на мушке.
Горбоносый вылез из машины и, нагнувшись, протиснулся в низкую калитку. За высоченным серым забором дома видно не было. Ворота были совсем уж феноменальные, как в паровозном депо, на ржавых железных петлях в пуд весом. Я с изумлением читал вывески. Их было три. На левой воротине строго блестела толстым стеклом синяя солидная вывеска с серебряными буквами: НИИЧАВО Изба на куриных ногах Памятник соловецкой старины На правой воротине сверху висела ржавая жестяная табличка: “Ул. Лукоморье, д. № 13, Н.К.Горыныч”, а под нею красовался кусок фанеры с надписью чернилами вкривь и вкось:
КОТ НЕ РАБОТАЕТ.
Администрация.
— Какой КОТ? — спросил я. — Комитет Оборонной Техники?
Бородатый хихикнул.
— Вы, главное, не беспокойтесь, — сказал он. — Тут у нас забавно, но все будет в полном порядке.
Я вышел из машины и стал протирать ветровое стекло. Над головой у меня вдруг завозились. Я поглядел. На воротах умащивался, пристраиваясь поудобнее, гигантский — я таких никогда не видел — черно-серый разводами кот. Усевшись, он сыто и равнодушно посмотрел на меня желтыми глазами. “Кис-кис-кис”, — сказал я машинально. Кот вежливо и 16 холодно разинул зубастую пасть, издал сиплый горловой звук, а затем отвернулся и стал смотреть внутрь двора. Оттуда, из-за забора, голос горбоносого произнес:
— Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить.
Завизжал засов. Кот поднялся и бесшумно канул во двор. Ворота тяжело закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и левая воротина медленно отворилась. Появилось красное от натуги лицо горбоносого.
— Благодетель! — позвал он. — Заезжайте!
Я вернулся в машину и медленно въехал во двор.
Двор был обширный, в глубине стоял дом из толстых бревен, а перед домом красовался приземистый необъятный дуб, широкий, плотный, с густой кроной, заслоняющей крышу. От ворот к дому, огибая дуб, шла дорожка, выложенная каменными плитами.