Фантастика 1965. Выпуск 1
Шрифт:
Ружена — в белом халате с засученными рукавами — колдовала над микшером.
— Здравствуй, Витя! — сказала она, вытаскивая пробку из бутылки с яркой этикеткой. — Ты сегодня неважно выглядишь. Хочешь коньяку?
Климов зажмурил глаза и проглотил слюну. Рюмка коньяку — вот, пожалуй, то, что ему сейчас нужно.
— Нельзя, — сказал он, садясь на табурет, — я ведь в резерве. Дай, пожалуйста, кофе, и не очень крепкий.
— Ничего нового?
— Нет. Что может быть нового… в моем положении?
Он взял протянутую чашку
Ружена подвинула ему сахар.
— Нельзя так, милый. Ты же совсем болен. Пора все это бросать. Нельзя обманывать самого себя. Космос выжимает человека до предела. Я знала людей, которые уже к тридцати пяти годам никуда не годились, а ведь тебе…
— Да, от этого никуда не спрячешься.
Американец поднял голову и щелкнул языком. В дверях стояла марсианка.
— Бутылку муската, крымского, — бросила она, направляясь к столику у окна.
— Ну, я пошел, — сказал Климов, — мне еще нужно в диспетчерскую.
— Я сменяюсь в двенадцать. Заходи за мной, проводишь домой. Может быть, останешься, — добавила она тихо, — навсегда?
— Зайду, — сказал Климов, — если освобожусь.
“Если освобожусь, — подумал он. — Что за чушь! От чего тебе освобождаться, пилот второго резерва? Ты сегодня будешь свободен, как и вчера, и как месяц назад, как свободен уже три года. Никто тебя никуда и никогда не пошлет. Тебя терпят здесь только из сострадания, потому что знают, что ты не можешь не приходить сюда каждый день, чтобы поймать свой единственный шанс. Приходишь в надежде на чудо, но чудеса бывают только в сказках”.
У дверей он столкнулся с толстым низеньким человечком в униформе международного космодрома.
— Как дела, Витя?
— Отлично!
— Самочувствие?
— Великолепное.
— А мы тут совсем зашились с грузовыми перевозками. Заходи к концу смены, поболтаем.
— Зайду, — сказал Климов, — обязательно зайду. К концу смены.
Он еще раз прошел по пассажирскому залу и сел в глубокое низкое кресло иод репродуктором. Очередной автобус привез большую группу пассажиров, и зал заполнился оживленной толпой.
Климов машинально взял со столика проспект туристских рейсов.
РЕГУЛЯРНЫЕ РЕЙСЫ НА ЛУНУ, ПОЛНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ ПОЛЕТОВ. В ПУТИ ПАССАЖИРЫ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМИ ЭКСКУРСОВОДАМИ-КОСМОЛОГАМИ, ТУРИСТСКИЕ ЛАЙНЕРЫ ВЕДУТ САМЫЕ ОПЫТНЫЕ ПИЛОТЫ.
“Самые опытные, — подумал он. — Каждый из них еще ходил в коротких штанишках, когда я сделал свой первый рейс на Луну. А сейчас… Самые опытные! Что ж, видно, действительно пора кончать эту комедию. Ружена права. Сейчас, пилот, ты пойдешь в диспетчерскую и скажешь, что завтра… Потом ты зайдешь за Руженой, и больше не будет ни этого томительного ожидания чуда, ни вечного одиночества. Зачем ты берег свое одиночество, пилот? Для дела, которому служишь? Тебе больше нет места там. Теперь тебе на смену пришли самые опытные, те, кто еще сопливыми щенками носил на школьных курточках памятные жетоны с твоим портретом. Ну, решайся, пилот!”
Диспетчер — девушка в новенькой, с иголочки форме и значком Космической академии на груди смерила его колючим взглядом серых глаз.
— Почему вы не на месте? Только что отправили в больницу второго пилота с ноль шестнадцатого. Кроме вас, никого в резерве нет. За три дня — двенадцать внеплановых рейсов. Сможете лететь?
“Вот он, твой единственный шанс, пилот!”
— Смогу.
— Бегите скорее в санчасть. Ваше дело уже там. Первый пилот — Притчард. Вы его найдете в пилотской. Старт через сорок минут. Счастливого полета!
— Спасибо!
Климов закрыл за собой дверь и прислонился к стене.
“Ноль шестнадцатый, рейсовый на Марс. Бегите скорее в санчасть. Нет, дудки! Пусть бегают самые опытные, у них не бывает сердцебиений”.
Он сделал несколько глубоких вздохов и начал подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке.
— Фамилия?
— Климов. Второй пилот с ноль шестнадцатого.
— Раздевайтесь!
Непослушными пальцами он начал расстегивать китель.
— До трусов.
…Десять оборотов, двадцать, тридцать… сто. Все быстрее вращение центрифуги, все медленнее и слабее толчки сердца.
Невообразимая тяжесть давит на живот, сжимает легкие. Тупые, тяжелые удары по затылку. Рот жадно ловит воздух.
Сто двадцать. Огненные круги бешено вращаются перед глазами, рвота поднимается из желудка и комом застревает в горле. Сто тридцать. Невыносимая боль в позвоночнике. Сто тридцать пять. О, чудо! Невесомость. Он парит в свободном полете. Черная бездна усеяна звездами, — синими, красными, фиолетовыми. Какое блаженство! Если бы только так не жал загубник кислородного аппарата. Какой болван придумал эти новые скафандры…
— Спокойно, Климов! Глотайте, глотайте. — Врач вынул у него изо рта ложку и взглянул на часы, проверяя пульс.
— Сколько вам лет?
— Там написано… пятьдесят два.
— Вы же давно имеете право на пенсию. Какого черта…
— Я не могу.
— Глупости! — он подошел к столу и открыл личное дело. — С моей стороны было бы преступлением выпустить вас в полет. Ничего не поделаешь, батенька, возраст есть возраст. Сколько лет вы летаете?
— Тридцать… из них три — в резерве.
— Вот видите, — он перелистывал послужной список, — две аварии за последние пять лет, а до этого… постойте! Вы что, и есть тот самый Виктор Климов?!
— Тот самый.
Врач тихонько свистнул.
“Решайся, пилот! Это твой последний шанс”.
— Один рейс. Очень прошу вас…
— С кем вы летите?
— Первый пилот — Притчард.
— Хорошо, — помедлив мгновение, он поставил размашистую подпись на путевке, — я поговорю с ним, чтобы он вас щадил, особенно на перегрузках. Счастливого полета!