Фантастика 1965. Выпуск 1
Шрифт:
— Титов.
Титова я знал. Абсолютно уравновешенный человек. Спокойный до флегматичности. Отличный “компенсатор”, если можно так выразиться, для Калабушева. Данную ему инструкцию ни за что не нарушит, ни против одного пункта не пойдет, хоть взорвись все вокруг.
— Кто начальником из них?
— Калабушев.
Положительно мне суждено сегодня без конца удивляться странностям комплектования этой экспедиции.
— Калабушев не имел морального права соглашаться! — сказал я горячо.
— Почему? — удивился Лавров. — Ведь он действительно своего рода специалист.
— Но вы-то, вы! — настаивал я. Теперь я
— А надо было начальником экспедиции назначить Титова? — Лавров смотрел на меня холодно и испытующе. Сейчас он начнет припирать меня к стенке. Я уже слышал, что он владеет искусством доказательств не хуже, чем чемпион мира по классической борьбе всеми ее приемами. — Первый раз, — в голосе Лаврова послышался оттенок удивления, — первый раз я отправил бы экспедицию, начальник которой не верит в ее цели, совершенно к ним равнодушен и не знает ни на гран предмет исследования. Вот это уж действительно было бы отступлением от всех правил!
Я промолчал.
Титов, конечно, хороший глубоководник. Но его специальность — гидроакустика. Резон в рассуждениях Лаврова есть…
— Известные биологи-глубоководники оказались занятыми. — Лавров угадал мою мысль. — Из свободных ни один не подходил ни по характеру, ни тем более по технической квалификации.
Да, уж Титов мастер глубокого плавания, ничего не скажешь. Конечно, если уж начали с Калабушева, остальное вытекало одно из другого. Все сходилось к Калабушеву, точнее, к морскому змею, в существование которого он упрямо верил.
— Ведь путешествие не считалось опасным, — заметил Лавров. — Никто не поручал им обследовать Тумберлинн. Просто крейсирование вдоль каньона — и все. Что произошло, никто не знает.
— Скажите, — спросил я Лаврова напрямик, — а вы сами верите в этого…
Лавров улыбнулся.
— Я понимаю ваше недоумение. В двадцать первом веке — и вдруг старые матросские сказки. Но, видите ли, сказки это или нет, может окончательно выясниться именно в нашем веке. Парадокс? Никакого парадокса. Зоологи до сих пор спорят о некоторых представителях даже сухопутной фауны, были они или нет. А когда в прошлом веке ученые обнаружили кистеперую рыбу, они не хотели верить своим глазам. Считалось, что последние лятимерии вымерли несколько десятков миллионов лет назад, уступив место другим видам. А потом поймали еще несколько лятимерии. Что же, вы думаете, ископаемые рыбы стали возрождаться? Ничего подобного. Наука расширяла поиск — и больше лятимерии стало попадаться на глаза ученым. Вспомните, что океаны во всей их толще начали обследовать сравнительно не так давно, а объединить свои усилия так, как это теперь делают ученые всей Земли, раньше они тоже не могли.
— Но морских змеев что-то до сих пор не попадалось, — заметил я.
— Их, этих змеев, может быть, всего один или два, — серьезно сказал Лавров. — И вот где-то в последнем убежище их нашли.
— Раньше они почему-то чаще попадались на глаза, — сказал я. — И не стеснялись людей. Если верить сочинениям, которыми набиты шкафы Калабушева.
— Калабушев считает, что морские змеи — глубоководные существа, — все так же серьезно разъяснял Лавров. — А на поверхность выносились их трупы. Волнение, ветер и воображение людей придавали им облик живых. Потом их съедали птицы и рыбы. Существа вымирали, и поэтому их перестали встречать. Но, возможно, одна пара осталась.
— Я лично…
— Я ученый, — сухо прервал меня Лавров. — Мне нужны факты. А всякие “верю” или “не верю” не область науки.
— Не гарантирую, что доставлю вам сюда морского змея, но Калабушева разыскать постараюсь.
Моя задиристость не очень их удивила. Они, должно быть, уже знали кое-что обо мне.
— Отлично, — сказал Агапов. — Я всегда считал, что правильный выбор состава экспедиции — половина ее успеха. Когда вы собираетесь отправиться, капитан?
— Чeрез пятнадцати, минут после того, как вы ответите мне на последний вопрос, — Говорите, — Что вам известно о характере Калабушева? Ведь вы его как будто хорошо знаете.
— Понимаю. Я должен сказать то, что может облегчить ваши поиски.
— Вот именно. Я должен представить себе, как бы поступил в том или ином случае Калабушев. Как поступил бы человек моего склада, я представляю. Как поступит Титов, я знаю точно. Про его действия я могу рассказать точнее, чем про свои. Таким образом, в уравнении одно неизвестное, от которого зависит все. Я не психолог, но мне придется заняться психологией.
— Трудно сказать, как поступит человек в неожиданных обстоятельствах, — в раздумье сказал Агапов. — Известно одно: он очень упрям. К змеям у него страсть коллекционера. Представляете, на что способен такой человек, если ему представится реальная возможность пополнить свою коллекцию, допустим, самое маленькое — фотографией настоящего змея! Или хотя бы чего-то неизвестного нам, что принимали за змея. Что сказать еще? Он бесстрашен. Не знаю, не является ли это в данном случае осложняющим обстоятельством. По профессии он спелеолог.
— Спелеолог! — Я потер лоб. Этого еще не xватало!..
Я вспомнил опубликованную недавно статистику Контроля безопасности. Из нее вытекала, что по количеству несчастных случаев спелеологи занимают одно из первых мест среди других исследователей природы. Они залезают в такие тараканьи щели, где ничтожный сдвиг глубинкой породы может привести к опасным последствиям. Основная причина, пояснял представитель Контроля безопасности, большинства происшествий — в нежелании исследователей укреплять пещеры и подземные ходы до первого проникновения туда людей.
Те, с кем что-то случалось, как правило, хотели сначала изучить открытую ими полость земли в нетронутом виде, в каком ее создала природа. А потом уже они собирались пробивать запасные выходы, оборудовать комфортабельные штольни, ставить подпорки и защитные сетки. Далее, помнится, излагались советы Контроля безопасности, как сочетать требования науки и условия безопасного пребывания людей под землей. Дошли ли только эти здравые рекомендации до Калабушева?
— Все ясно, — сказал я. — Я отправлюсь немедленно.
— На аэродроме ждут, — сказал академик Лавров.
В эпоху парусного флота, когда морские змеи встречались так же часто, как непредугаданные штормы и штили, всякое порядочное описание морского путешествия начиналось с характеристики судна.
“17 июня 1741 года я ступил на палубу “Сидонии”, - читал я в одной из фотокопий, пачкой которых снабдили меня на дорогу. — “Сидония” представляла собой прелестную трехмачтовую шхуну водоизмещением в 500 тонн, с такими искусными обводами носовой части, что они вызывали восхищение у каждого настоящего моряка”.