Фантастика 1966. Выпуск 3
Шрифт:
— Чудовищно, — сказал я.
— Почему? — сказал он. — Им же будет казаться, что это добровольно… А раз добровольно, следовательно, и они будут счастливы… Знаешь что?..
— Что?
— Можно будет даже не запускать спутников, а воспользоваться уже летающими… Их сейчас до черта летает… На первый случай… А потом они сами будут их запускать, добровольно. Представляешь?
— Нет, — сказал я.
— Какого черта?! Ты смеешься надо мной? Скажи прямо?
— Нет, — сказал я. — Просто не представляю, какие такие у тебя идеалы, чтобы из-за них стоило хлопотать.
— А
— А как же насчет взаимопонимания всех? — спросил я.
— Значит, нет. А хочешь счастья?
— Каждый хочет.
— Можешь попробовать.
— То есть?
— Сейчас, — сказал он.
Мне это не приходило в голову.
— А кто будет пробовать? — спросил я.
— Да… это вопрос… Тот, кто попробует первый, заставит другого… ну и так далее…
— Чушь какая, — сказал я. — Ну, бросим жребий.
— Нет… — сказал он. — Жребию я бы не подчинился… Это дело слепое.
Я подумал: куда девалась его робость, его вежливость, его почтительность? Ведь когда он появился, у него вид был такой: ешь меня с маслом, и все тут, благоговею, и все дела.
Посмотрели бы на него сейчас те, которые верили в его ангельские качества.
— Тогда не знаю, — сказал я.
Он весь дрожал. Рот у него всегда был маленький и женственный. Теперь он его стиснул так, что рот у него стал похож на куриную задницу.
— Есть способ, — сказал он.
— Какой?
— Борьба.
— Ты способен на то, чтобы драться со мной? — спросил я с интересом.
— Да. — Он вытащил пистолет и направил на меня. «Интересно, откуда у него оружие?» — подумал я. Он почти касался панели с пусковыми кнопками.
— Болван ты, — сказал я. — Отойди от панели. Хочешь пробовать, пробуй на мне, черт с тобой.
— Ты правду говоришь? — , спросил он и взвел курок. Я же могу проверить.
— Проверяй, пожалуйста, — я пожал плечами.
Соображать надо было быстро. Но на улице был снежок и шли люди. Теплые, мягкие парни, девушки. И все со своими собственными желаниями. Я как подумал, что этот поденки; может сделать с девушками… Или со старухами. Он всегда не любил старух. Он же их просто уничтожит. Когда старушка одна идет по улице, мне плакать хочется. Я маму вспоминаю.
— Не трусь, — сказал он голосом сильного человека. — Я тебя не трону. Ты правда согласен?
— Правда.
И тут я понял. Вспомнил, кого он мне напоминает. Не удивительно, что я не сразу догадался. Мы разбаловались, отвыкли, пропал иммунитет. Привязали тип к признакам быта, к канарейкам, устарелой мебели. Мещанин. Вот кого он мне напоминает. Озверелого мещанина. Резерв фашизма. Самый загадочный феномен предыдущей исторической эпохи. Последний социально исторический тип. С исчезновением классов можно уже говорить только о типе психологическом. Впрочем, о психологическом типе можно было говорить всегда, только это не решало дела, проблемы эпохи решались на социальном уровне. И я подумал: «Интересно, черт возьми, а что, если попробовать?»
— Попробуем, — сказал я.
— Смотри, без дураков.
— Дураков нет, — сказал я. — Я вступаю с тобой в коалицию. Тебе всегда будет нужен смышленый помощник.
Он не сразу заговорил, сначала помолчал.
— Теперь верю, — сказал он.
— Господи, почему? — спросил я.
— Я вижу у тебя реальный интерес. Возможность уцелеть заставляет тебя согласиться на ограничение твоих вожделений.
— Да, на ограничение, — сказал я.
— Не горюй, — доброжелательно и презрительно сказал он. — И потом это все временно. Для меня это только начало. Потом я улечу, и ты останешься хозяином земли. Ну, конечно, с подчинением центральной планете, которую я выберу в солнечной системе. А потом в галактике. Земля, конечно, провинция, но еще Юлий Цезарь сказал: лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе. Так что не огорчайся.
— Юлий Цезарь был мещанином, — сказал я.
— Какая разница, — сказал он.
— А где гарантия, что ты меня разбудишь? — спросил я.
— Чудак! Мне необходим толковый помощник.
— Черт возьми, — сказал я, — теперь верю. Тоже вижу твой реальный интерес.
— Ну вот ты наконец-то понял. Слушай меня всегда. Я научу тебя жить.
«Откуда у него эта лексика? — подумал я. — Нет. Я не могу отказаться от этого случая. Представляется неповторимый случай узреть идеалы мещанина не снаружи, а изнутри. Именно идеалы. Не канареек, которых боялись в прошлом, не низкопоклонство перед барахлом, а свободу воли мещанина».
— Добро, — сказал я. — Спущусь в подвал. Включу общий рубильник. А ты следи за приборами.
Он поднял пистолет:
— Не дури.
— У бездарного человека сомнение выражается в недоверии, — сказал я. — Господи, с тобой невозможно работать.
— Я тебе это припомню, — прошипел он.
— Энергия нам понадобится вся, телефоны отключены, оружие и ключи у тебя. Какие тебе еще нужны гарантии?
— Ну иди…
— Боишься, — сказал я. — Эх ты!.. А еще хочешь управлять галактикой.
— Пошел вон… а то я передумаю, — сказал он. — И убью тебя… э-э… не отходя от кассы.
— Осваиваешь идиомы, трусишка, — сказал я и пошел прочь.
И мне пришло в голову, что только большой трус может мечтать о власти над миром. Так как только она может дать ему иллюзию безопасности — так он надеется, и жаль, очень жаль, что не сохранились энцефалограммы великих тиранов.
Трусу необходимо попытаться завоевать мир, он не может позволить себе роскошь отказаться от этого, он же должен себя обеспечить.
И я тогда подумал: ну нет, я от этого отказаться не могу.
Узнать подлинные идеалы мещанина, без вранья, на самом деле, без игры в сверхчеловека, в сильную личность, без павлиньих перьев, без игры в цинизм, узнать, так сказать, без нижнего белья, голенького, побывать в подсознании — ну нет, от такого путешествия я бы не смог отказаться. Чересчур важные сообщения я мог принести людям. А риск? Пусть будет риск. Путешествовать необходимо, жизнь сохранить не обязательно, сказал Магеллан. Меня душила ярость.