Фантастика 1982
Шрифт:
Чтобы познакомить любителей научной фантастики с основными мыслями о ней Кирилла Андреева, мы с вдовой писателя, писательницей Екатериной Строговой, сочли возможным предложить вниманию читателей фрагмент из былых работ Кирилла Константиновича, который представляет, на наш взгляд, несомненный интерес.
Александр Казанцев
КИРИЛЛ АНДРЕЕВ ЧТО ЖЕ ТАКОЕ НАУЧНАЯ.ФАНТАСТИКА?
На Западе научную фантастику до сих пор часто сближают с утопиями. Но утопии древности и великих предшественников научного социализма были абсолютно лишены технического или научного арсенала.
Там вы не найдете ни слова ни о науке, ни о технике.
Сближают научную фантастику и с приключенческой литературой. Но наличие острого сюжета, “приключений” далеко не обязательное свойство научной фантастики - вспомним хотя бы великолепный “Туннель” Келермана. Бывает, правда, приключенческая литература, которая использует приемы и средства научной фантастики, - это вполне законный прием, но в подобных произведениях научная или техническая идея.(проблема, конструкция) всегда является только фоном или деталью, но никогда - материалом или темой такого произведения.
Мы должны отграничить от научной фантастики романтическую фантастику типа фантастики Гофмана, Эдгара По или нашего советского писателя Грина. Это совершенно особое направление, которое может и должно развиваться, но не оно является для нас главным путем.
Подлинная научная фантастика вырастает на ином субстрате- на субстрате современной науки, проникающей во все поры нашей жизни. Вне науки мы не мыслим развития нашей промышленности, без науки невозможно процветание сельского хозяйства. Наука настойчиво требует себе места в искусстве.
Наконец, научным коммунизмом называется то мировоззрение, которое объединяет нас, поднимает и двигает вперед.
Существует еще одна разновидность литературы, которую сближают с научной фантастикой. Это политический памфлет, также использующий арсенал науки и приемы фантастики.
Но-там не наука является темой, а политическая идея автора.
Вспомним “Войну с саламандрами” Чапека, вспомним “Священного жирафа” испанского писателя Сальвадора де Мадариага или книги советского писателя Лагина. Это направление, при. всей его важности, не находится в том русле, которое мы обсуждаем.
Конечно, никакой литературный жанр нельзя точно отграничить - мы знаем, как условны литературные дефиниции.
Но ведь и солнечный спектр не имеет видимых границ составляющих его цветов, однако никто, если он не дальтоник, не спутает красный цвет с зеленым. Так и человек, если он не литературный дальтоник, не спутает с другими жанрами научнофантастическое произведение.
Основным критерием для оценки научной фантастики и с художественной и с научной стороны должна быть ее научная и художественная достоверность, бесспорность жизненной правды. Если автор в центре действия поставил научное изобретение, которое не является основной темой произведения, но служит лишь для мотивировки действий героев, для перенесения их в фантастическую обстановку, то допустимо и не научное предположение. Если вы в эту ситуацию верите, то такая фантастика уже имеет право на существование, и именно к таким мы относим произведения, которые по праву называем научно-фантастическими - будь то “Машина времени” Уэллса, “Аэлита” или “Гиперболоид инженера Гарина” Алексея Толстого. Ведь вся реальность и вся фантастика этих романов создана современной наукой.
Научная фантастика только тогда сильна, когда, выражая идеи своего века, видит их уже воплощенными в действительности. Но писатель не может указать пути конструктору или ученому к конечной цели. Торопясь в будущее, которое он сам увидел в воображении уже живым, писатель поневоле перескакивает через какие-то этапы работы инженера; как прием он вводит фантастические и даже совсем ненаучные подробности, чтобы сконцентрировать в смелом художественном образе мечту своего времени.
Именно поэтому не нужно думать,
Если мы вспомним мечты зачинателя реалистической научной фантастики, каким считается Жюль Берн, мы увидим, что не такой стала подводная лодка, как его “Наутилус”, непохожи наши вертолеты на его “Альбатроса” и не таким путем завоевывается межпланетное пространство. Но важно, что он верил, что человек будет летать, достигнет морского дна и проложит дорогу к звездам.
Разные писатели идут разными путями, но идут всегда к одной цели. И этот широкий спектр фантастики существовал всегда, и никогда не удавались попытки искусственно отграничить и в какой-то степени противопоставить разные ее направления.
Вспомните споры о том, какого пути придерживаться советской фантастике - Жюля Верна или Герберта Уэллса? Любопытно, что между этими писателями более полувека назад произошла полемика о тех путях, которыми они шли. Я позволю себе привести две цитаты из этого спора. Это полемика не прямая, она - в их высказываниях о литературе.
В беседе с одним английским журналистом Жюль Берн сказал о Герберте Уэллсе: “На меня произвел сильное впечатление ваш новый писатель Уэллс. У него совершенно особая манера, и книги его очень любопытны. Но по сравнению со мной он идет совсем противоположным путем… Если я стараюсь отталкиваться от правдоподобного и в принципе возможного, то Уэллс придумывает для осуществления подвигов- своих героев самые невозможные способы. Например, если он хочет выбросить своего героя в пространство, то придумывает металл, не имеющий веса… Уэллс больше, чем кто-нибудь другой, является представителем английского воображения”.
И как бы в ответ на это Герберт Уэллс сказал о Жюле Берне: “Между предвосхищениями научных изобретений великого француза и моими фантазиями нет никакого литературного сходства. В своих произведениях он почти всегда изображал реальные возможности технических усовершенствований и открытий и сделал ряд замечательных предсказаний. Интерес, который он возбуждал, имел практический характер; когда он писал, то верил в возможность осуществления своих предположений, тогда еще не имевших места в реальной жизни. Он помогал читателю представить себе осуществление этих возможностей, указывая, к каким забавным или печальным последствиям это может повести. Многие из его изобретений были реализованы. Мои же рассказы отнюдь не имеют в виду возможность осуществления научных гипотез; это опыты воображения совсем в ином роде…
Такие фантазии не ставят себе целью изобразить на самом деле возможное, их цель - добиться правдоподобия не большего, чем то, которое бывает в хорошем, увлекательном сне.
Они захватывают читателя искусством и иллюзией, а не доказательствами и аргументами, и стоит только закрыть книгу, как пробуждается понимание невозможности всего этого…
Интерес подобных историй заключается не в выдумке, а в их нефантастических элементах. Сам по себе вымысел - ничто… Интересны эти выдумки становятся тогда, когда их и переводят на язык обыденности и исключают все чудеса, заключающиеся в рассказе…” Вот эти высказывания для нас, мне кажется, очень важны потому, что обоих писателей мы считаем классиками научной фантастики. Разными могут быть пути писателей, но главным остается одно: художественная ценность произведения, без скидок на чудеса, фантазию и научные гипотезы, которые вкладывает в него автор. И если произведение выдерживает это испытание, тогда мы оцениваем автора как фантаста и смотрим также, с какой целью автор поставил своих героев в необыкновенные обстоятельства, служит ли это делу нашей действительности и помогает ли по-настоящему раскрыть человека завтрашнего дня. Ведь создание такого героя - главная задача советской научной фантастики.