Фантастика 2000
Шрифт:
Развитие российской фантастики в последнем десятилетии XX века доказало ее жизнеспособность. «Это было славное, головокружительное время, властно подчинившее себе мысли и дела людей. Сильнее извечного зова моря был зов звездного мира». Это было время, когда российская фантастика не только выстояла, но и продолжила свое поступательное движение.
И удивительные события, произошедшие после глобального августовского 1998 года кризиса (для фантастики уже третьего), только доказали это.
Ноябрь 1999 г.
Сергей Переcлегин
ИЗ ДЕБЮТА В МИТТЕЛЬШПИЛЬ
Часть
Конструирование будущего
«Тело, бывшее собственностью Элистеpa Кромптона, временным убежищем Эдгара Лумиса, Дэна Стэка и Бартона фита, встало на ноги. Оно осознало, что настал час найти для себя новое имя».
Развитые страны, население которых удовлетворено собой и довольно жизнью, с некоторых пор тяготеют к концепции «мертвого будущего». Характерной чертой его является отказ от принципиальных инноваций. В результате возникает тенденция задержки и даже остановки исторического процесса, одним из проявлений которой является, например, «зеленое движение».
Однако стагнация Запада дает России реальный шанс использовать в интересах «живого будущего» материальные ресурсы современных развитых стран. Причем порой и без их ведома.
Суть очень проста: Будущее реально в той же мере, что и Настоящее. Настоящее стремится продлить себя из «вечности в вечность» и щедро платит за это, предоставляя своим адептам финансовые и информационные ресурсы, равно как и духовные ценности. Будущее же стремится к статусу текущей Реальности и также готово заплатить своим проводникам. Но Настоящее — лишь состояние Будущего. Пытаясь предотвратить неизбежное преобразование мира, развитые страны накапливают огромную энергию потенциальных изменений. Эта энергия может быть направлена в соответствующие финансовые/информационные потоки и использована в целях других держав — прежде всего Китая и России.
Такие процессы неоднократно наблюдались в истории. Они представляют собой механизм, посредством которого происходит смена цивилизационных приоритетов: от Испании к Англии, от Англии к США. Может быть, самым наглядным является последний пример — преобразование третьеразрядной державы, Северо-Американских Соединенных Штатов, в нынешнего гегемона.
Начало этому было положено специфическим проектом, известным как Реконструкция Юга (1870–1900 гг.) Нам представляется, что будущее должно стать не столько предметом анализа, сколько объектом конструирования. «Техническим заданием» должно быть не написание очередной «программы выхода из кризиса», не поиск спасающей политической и/или экономической комбинации, не выбор меньшего из двух или нескольких зол, но всего лишь создание в стране условий для реализации варианта будущего, оптимизированного с точки зрения личностного роста ее граждан.
Мы рассматриваем конструирование будущего как последовательное осуществление ряда проектов — от личных, групповых и региональных до национальных и международных. Каждый из них реализует ту или иную инновацию, при этом ничего не «зачеркивая» в существующей Вселенной. Нет смысла бороться за «мир без наркотиков» или «мир без ядерного оружия». Постановка задачи в таком виде абсурдна: будущее во всех смыслах не может оказаться беднее настоящего — это запрещает закон сохранения структурности, известный также, как третье начало диалектики. Поэтому надо стремиться не к сокращению, а к расширению индивидуального «пространства решений» граждан России. То, что на Западе сейчас возобладала противоположная тенденция, есть (для нас) весьма позитивное
Можно ли создать юридическое обеспечение «живого будущего»? Проблема в том, что система классического — римского — права, оформленная более двух тысячелетий тому назад, в максимальной степени препятствует любым инновациям, будь они технические, социальные или политические.
Например, сейчас ни в одной стране мира невозможно создать «летающий автомобиль». Техническая сторона не имеет значения: не поможет даже антигравитационный двигатель с питанием от холодного термояда. Дело в том, что закрепленные законодательно требования к летательным аппаратам и автомобилям несовместны. Даже теоретически они не могут быть соблюдены одновременно. Пример, конечно, носит казуистический характер: в конце концов неочевидно, что «летающие автомобили» вообще нужны. Однако подобный «конфликт законов» есть правило, а не исключение.
Поэтому жизненно необходим отказ от консервативной юридической системы. Точнее говоря, необходимо создание «динамического права», естественно включающего в себя инновационные процессы и берущего их под свою защиту. Быть может, именно в этом позитивное содержание того социального процесса, который принято называть «криминальной революцией». Некоторые экстремальные версии таких проектов рассмотрены, например, в произведениях Р. Шекли, Т. Старджона, Р. Хайнлайна, В. Рыбакова и др.
Переход к «динамическому праву» можно рассматривать как частный случай применения метаоператора, преобразующего систему в метасистему. Такое преобразование позволит использовать в обыденной жизни весьма необычные ресурсы: фрактальные структуры, парадоксы теории множеств, рекурсивное, то есть алогичное мышление, и так далее…
Рассмотрим простейшие метаоператоры.
Неизбежен переход от науки к метанауке. Мы определяем научную дисциплину как структурную систему, развитие которой подчиняется законам, не только допускающим изучение, но и на самом деле по большей части давно известным. Простое «достраивание» дисциплины до «идеального» состояния, соответствующего динамическим уравнениям, позволяет расширить спектр полезных результатов.
Следующий шаг — определение целей, лежащих за пределами возможности ТРИЗовского подхода. То есть структурное исследование самой метанауки, поиск закономерностей более высокого порядка, чем уже изученные «системные операторы» и «процедуры квантования».
Важно понять, что все конкретные научные дисциплины являются лишь проявлениями метанауки. Иными словами, все они не более чем Отражения некой единой сущности. Поэтому прогресс в одной из дисциплин неизбежно приведет к столь же существенным результатам во всех остальных. Так мы переходим от концепции «узкого фронта и специализированного познания» к идеологии «широкого фронта и системного познания»: структурные связи и коллективное бессознательное, даже архетипические структуры (боги, богини и демоны, и сам Хаос) начинают «работать» на науку.
На этом пути, однако, придется пересмотреть многие привычные убеждения.
Исчезает грань между наукой и паранаукой. Она рассматривается как совокупность механизмов, служащих для познания истины. Более того, изменяется вечная триединая структура «искусство/наука/вера».
Наука теряет индустриальный характер, центр тяжести исследования вновь смещается от больших коллективов к отдельным исследователям или малым группам.
Ликвидируется государственное финансирование науки, наука отделяется от государства, образуя собственные независимые организационные структуры, производящие информацию и продающие ее на свободном рынке.