"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Председатель комсомольской ячейки в нашей батарее в тот же день нашёл меня и протянул мне мой комсомольский билет, сказав всего одно слово:
– Достоин.
– Нет, не достоин, – отвёл я его руку своей. – Нет во мне такого чувства, что я достоин.
Тут я, конечно, иронизировал, но председатель, похоже, не понял. Нет, со мной такие игры – то забрали, то вернули – не пройдут. Да он мне в действительности и не нужен. И возвращать мне его вот так, по-тихому, не стоит: забрали-то всеобщим голосованием, и хоть бы один подошёл и извинился. Так что пусть этот билет сунут себе… В общем, именно туда.
Председатель потоптался и ушёл, убирая билет в карман.
А ситуация на сегодняшний день, двадцать третье июня, становилась уже крайне тяжёлой: глубокие прорывы немецких клиньев в глубину советских территорий, небольшие окружения… Нашу танковую дивизию уже раздёргали в разные стороны, купируя такие прорывы. Чую, скоро и нашу батарею бросят против танков, всё к этому шло. Это если город оборонять будут, а то ведь, помнится, бежали все войска отсюда, не было тут обороны, рухнула она.
Чтобы убедиться в этом, я достал из своей библиотеки книги по войне и искал авторов, которые тут воевали. Нашёл пару книг и мельком их пролистал. Так и есть, немцы начали охват, и стоявшим тут войскам приказали отходить – город, по сути, бросили. Причём приказ об отходе запоздал, не все сумели выйти и в результате оказались в окружении. Значит, нужно ждать двадцать пятого числа, тогда и поступит приказ на отход. Двадцать седьмого город покинут последние советские подразделения.
За день батарея не раз открывала огонь, всё время я был наводчиком, и результаты были следующие: три бомбардировщика сбиты и два повреждены, два штурмовика сбиты и три повреждены, плюс сбиты пять «мессеров». По последним я работал из ДШК, машина новенькая, ствол не расстрелян, одно удовольствие вести из него огонь по противнику.
Думаете, это все новости? Как же. Весь личный состав написал петицию. Дивизионные завтрак, обед и ужин доконали бойцов, и они просили снова поставить готовить меня или сменить повара на дивизионной кухне. Я имею право готовить сам только в случае отсутствия дивизионной кухни, а она есть. Поэтому петицию я передал Хромцеву, который, к моему удивлению, тоже под ней подписался, после чего лично отнёс в штаб дивизиона. В результате повара сменили, и пища стала более-менее сносной, есть можно.
Утром следующего дня, двадцать четвёртого июня, Хромцева вызвали в штаб корпуса. Не дивизии, не знаю, где её штаб, а именно корпуса. Укатил он на нашем разъездном мотоцикле и вернулся из штаба капитаном, сообщив, что его представили к «боевику» – ордену Боевого Красного Знамени. А на меня, шепнул он по секрету, оформляется наградной на Героя. Лебедев с Зиновьевым, когда узнали об этом, аж позеленели и быстро свалили из штаба корпуса.
В целом день неплохо прошёл, немцы нас по большому кругу облетали, так что орудия, за ночь отлично почищенные, так и не согрели стволы выстрелами. Аэродром опустел: летуны передислоцировались – оставшиеся машины отправили в тыл, остальное вывезли и ещё что-то долго жгли на территории аэродрома. Вечером, как стемнело, мы, командиры батареи, собравшись, отмечали и повышение звания командира (его ординарец уже перешил петлицы), и сбитые нами самолёты. Награды не отмечали: плохая примета, только после получения можно, а это когда ещё будет и будет ли вообще. Кстати, газету армейскую со статьёй обо мне я прибрал к рукам, смог три экземпляра заначить.
И вот наступило двадцать пятое июня. До обеда ничего особенного не происходило, однако я отметил, что дороги забиты советскими войсками и техникой. Если приказ на отход и дошёл до дивизиона, то нам его точно не передавали.
Сам я с утра почти не покидал озера, активно качая Хранилище. На запасном складе ничего пока не обменивал, а Хранилище качал для брошенной советской техники и вооружения, что могут ещё пригодиться. Да и запасы топлива оставлять немцем не хочется, пусть лучше в мои закрома уйдут, мне они всяко пригодятся. Вон как лётчики на моих запасах воевали, никто не жаловался, кроме немцев. На Варшаву налёт был отличный, говорят, хорошо горела. И пусть всего четыре самолёта вернулись, но боевое задание выполнено – железнодорожный узел парализован из-за многочисленных пожаров, вроде даже топливный эшелон там горел.
На батарее с моей стороны всё в порядке: все накормлены, всё на месте. Запас снарядов увеличен – Борисов смог найти три машины снарядов и привёз со складов. Поэтому каждую свободную секунду я тратил на кач.
Дважды мы открывали огонь по группам бомбардировщиков. Сбили троих, ещё один на вынужденную сел, экипаж сдался, ну и два с дымами уходили. Слух прошёл, что один из них упал чуть дальше, но официально это не подтвердили. «Мессеры» тоже появлялись, но за дальностью уверенного поражения из крупнокалиберного пулемёта, так что огня я не открывал.
До самой ночи я также качал Хранилище, и только в час ночи отправился на боковую. А в пять утра, когда уже рассвело, нас подняли: из штаба дивизиона прибыл посыльный с приказом сниматься и ожидать прибытия колонны дивизиона, после чего влиться в её состав.
Мы стали сворачивать позиции. Три орудия прицепили к трём ЗИС-6, впереди поставили полуторку с ДШК, я в кузове за наводчика. Часть моих бойцов тут же в кузове, трое на мотоцикле будут осуществлять головной дозор. Полуторку у нас ещё позавчера забрали, да так и не вернули, так что пришлось постараться, чтобы всё имущество взять и про снаряды не забыть. Часть пришлось оставить, и я незаметно прибрал их в Хранилище.
Выстроившись в колонну, мы встали у дороги, ожидая подхода дивизии. Странно, уже двадцать шестое, а только сегодня получен приказ на отход. Или произошли изменения, или просто он к нам с запозданием пришёл, и тогда мы точно не выйдем из окружения со всей техникой. Впрочем, это мы ещё посмотрим.
Больше часа мы так стояли, пока наконец не показалась колонна дивизиона. Всего три орудия на сцепке грузовиков. По два одно тянули, иначе бы не смогли буксировать из-за маломощных двигателей. А в общей сложности одиннадцать грузовиков, два мотоцикла и одна пулемётная зенитная установка, которая всё это прикрывает. Так и тронулись. Оказалось, мы вышли следом за штабной колонной нашего механизированного корпуса. Странно, уж эти давно должны были эвакуироваться, вчера точно.
На дороге зияли многочисленные воронки, которые приходилось объезжать. На дороге и на обочинах было множество брошенной и битой техники. Было заметно, что тут прошёлся бульдозер, скидывая всё с дороги, чтобы освободить проезд.
Дальность Взора у меня чуть-чуть не дотягивает до восьми сотен метров, и я дважды засекал «охотников», работавших по этой дороге. Когда появилась первая пара, я уже был готов, ожидая в кузове остановившейся машины, и смог сбить ведомого; ведущий, к сожалению, ушёл. У второй пары мне удалось повредить двигатель ведущего и тяжело ранить пилота, однако он улетел за верхушки деревьев, и визуально подтвердить, что мы его сбили, никто не мог. Но я-то знал, что он врезался в деревья в семистах метрах от нас. Самолёт рассыпался на части, лётчик к тому моменту был уже мёртв.
Наш грузовик шёл первым, перед нами был только мотоцикл. Мы проехали ещё километров пять, когда я кивнул бойцу, сидевшему у кабины, и тот застучал по крыше. Полуторка встала как вкопанная, мотоциклисты тоже остановились, да и вся колонна встала. Взором я видел, что в глубине леса, в шестидесяти метрах от опушки, трое диверсантов в нашей форме пытают командира, тоже в нашей форме. Эти трое уже попадались мне в прошлых жизнях, я их тогда ликвидировал. Вот и сейчас встретились.
Когда колонна встала, я наклонился к младшему сержанту, командиру расчёта этого пулемёта, и сказал: