"Фантастика 2023-138". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Приказной этот?
— Ага. Не успел причалить, принялся ее на руках таскать. Она, не будь дура, в обморок брякается, а он навроде рыцаря при королеве. Ты бельевую корзину с собой захвати.
Сейчас они уйдут, а я даже не успею пояснить, что с объектом моего интереса руянские девы не угадали.
Но ушла только одна, другая осталась сюсюкать с Гаврюшей.
— Котик, котик, кыс-кыс… Что ж ты такую странную хозяйку себе выбрал, бедовый? Старшаки уж так тебя приглашали, а ты ее избрал, странную, нездешнюю…
Гавр ворчал что-то в ответ. Почему-то по-кошачьи я понимать не стала.
Вода, кажется, остыла. Я заворочалась, щека прикоснулась к гладкому фаянсу.
— Прикажете помочь, барышня? — Толстушка говорила по-берендийски, заглядывая в полуоткрытую дверь.
Я таращилась на нее. Мне все приснилось?
— Помоги. — Я выбралась из ванны, обернулась в купальную простыню. — Как тебя зовут?
— Марта, — с книксеном сообщили мне подобострастно. — К услугам вашим.
— А подругу твою?
— Подругу? Элен.
— Ту, которая с тобою здесь прибиралась.
— Ах эту… Тоже Мартой кличут, только она мне не подруга. Она раньше в другом отеле работала, в «Ласточке».
— Понятно. — Понятно мне не было. — Скажи что-нибудь по-сарматски.
— Чего? — Марта удивленно округлила рот на последнем «о».
— Стих, песню, что-нибудь длиннее трех слов.
Видимо, Маняша действительно горничных не обижала. Марта послушно отбарабанила нечто рифмованное и ритмичное.
— Считалка, — выдохнув сообщила она. — Пастушок пришел на луг и встретил летнюю овечку черную, зимнюю овечку белую и… просто овечку, летних три, зимних три и три…
По-сарматски я не уразумела ни словечка, так что перевод оказался не лишним.
— Каких? — быстро спросила я, когда Марта замолчала.
— Чего?
— Третья тройка овец какая?
Кажется, сегодня весь персонал отеля получит новое подтверждение безумия папенькиной дочки Серафимы Абызовой.
— Это не его овцы были, — после паузы сказала девушка. — Дикие, сами по себе.
Тут меня будто ледяной водой окатило. Девятая отпирает, девятая запирает…
Головокружение ощутилось некстати. Спокойно, Серафима! Овцы тут вовсе ни при чем.
Марта подхватила меня, не дав упасть.
— Прилечь надобно.
Она подвела меня к козетке:
— Сейчас другая Марта возвернется, мы вас, барышня, оденем да косы ваши смоляные причешем, к обеду раскрасавицей спуститесь.
Я смотрела в окно, ничего за ним не видя. Предположим, в рифмованных строчках речь шла вовсе не о животных. Может, овцы — это метафора?
Обернувшись, я уже собиралась задать вопрос Марте, но та уже выглядывала за дверь в коридор. Испугалась бедняжка, не знает, как со мною нервической управиться. Из коридора слышались шаги, не девичьи, тяжелые и неритмичные, будто идущий хромал.
Марта выскользнула из нумера, после быстрых вполголоса переговоров громко сообщила мне:
— К вам посетитель, барышня, лекарь герр Отто. Прикажете впустить?
— Серафима Карповна, — Карл Генрихович, изогнувшись, просочился через порог, — не извольте беспокоиться. Имею сведения, что нуждаетесь вы, милейшая моя, во врачебном осмотре. Ах. Не пугайтесь. Что ж вы всполошились, душа моя? Ну и что, что в одной простыне? Я же лекарь, меня наготой удивить невозможно.
Карл Генрихович тарахтел, что твоя трещотка, не давая мне вставить ни словечка.
— Ты, девица, ступай, прогуляйся с четверть часика. Что значит, одеваться? Сначала одеваться, а потом для осмотра раздеваться? Так, что ли, у вас, прекрасного полу, полагается?
Он захихикал дробно, вытолкал толстушку да накинул на дверь засов.
— Гаврюшенька! Тебя-то, тварюшки бессловесной, хозяйка дичиться не будет?
Тварюшка границы моей скромности проверять не стал, посмотрел с жалостью на свою пустую миску, с неодобрением на меня да, подняв трубою полосатый хвост, прошествовал в спальню.
— Ну вот мы и наедине, милейшая Серафима Карповна. — Лекарь поставил на стол саквояжик, потер ладони, сбегал в соседнюю горенку к рукомойнику.
Я вдруг поняла, что держу край купальной простыни зубами, иначе они бы уже стучали.
— Приступим? — Возвращаясь, Карл Генрихович тер ладошки друг об друга. — Согреем ручки, чтоб вам неудобства не доставить. Да не вставайте, любезнейшая Серафима Карповна, лежите, голубушка. Мне так сподручнее будет.
— Источник ваших сведений, — отыскав в себе хоть сколько самоуверенности и выплюнув простыню, саркастично вопросила я, — живописал вам, что ушибы в нижней части спины обретаются?
— Правая ключица, — лекарь сдернул ткань с шиком провинциального фокусника и возложил персты, — правая же лопатка, три верхних шейных позвонка, ребра, крестец, копчик…
Пальцы господина Отто были сухими и гладкими, как деревяшки, и такими же твердыми. Я охала, когда нажатие оказывалось слишком сильным, и хихикала, когда руки врача добирались до щекотных мест.
— А извольте-ка подняться, Серафима Карповна, — вдруг велел Карл Генрихович, и заахал, вертя меня из стороны в сторону, когда я послушно встала на ноги. — Ах, какой молодец! Богиня! Юнона с Венерою! Вижу, вижу, где вас латали, милейшая. Ежели господина, имени которого я, впрочем, называть не буду, изгонят с его многотрудной службы, я бы рекомендовал ему избрать стезю медицинскую.
Экий прыткий старичок!
— Господин, имени которого мы тут с вами не называем, не просил ли вас, часом, осмотреть меня заодно на предмет навьих снастей или прочих меток?
— Снастей? — Герр Отто фыркнул. — Слово-то какое потешное…
Не ответил хитрец, а сам глазами по мне зашарил с удвоенным рвением.
Я вынесла осмотр стоически, кивнула на сообщение, что здорова, закуталась обратно в простыню и отворила дверь томящейся за нею Марте, ах, уже обеим Мартам. Захотелось руку простереть на манер античных мужей, которые тоже в простыни облачались.