"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Хвост Ящера, – выругалась Карина и села. – Но почему же Анастасия не заметила этих чар?
Первая целительница крыла «Змей», Анастасия, прошла с ведьмами почти всю войну и погибла во время захвата Долины Роз. Светлану прислали на замену из Горной Школы позже. Она покачала головой, на которой уже свернулся змей шлем-косы. Рыжий хвостик мазнул по лицу Карины.
– Мы, оборотни, видим то, что недоступно человеческому взгляду, – сказала Светлана. – У тебя после оргазма искривляются каналы разума и чувственности. Но даже я не могу увидеть силу, которая является причиной этого.
– Значит, Чи Земли, – пробурчала подруга. – Ну, хоть что-то…
Она приобняла Светлану за плечи и ловким, хотя и нежным движением опрокинула
– Ты много чего еще увидела, – сказала ведьма прочувствованным баском. – Тебе понравилось?
Света засмеялась.
– О да…
На эльфийское писало, удобное и аккуратное, молодая актриса себе не заработала. Мечтой Мадлен было выкупить себя и сестру, и тратить деньги на дорогие мелочи актриса не могла. Но сейчас она пожалела о собственной экономности. Документ, который будет держать в своих руках император Мандры, пришлось писать обыкновенным гусиным пером, которое царапало бумагу, а кляксы так и норовили соскользнуть с его кончика. Стол в беседке, где уединилась Мадлен, шатался, и из-за этого буквы выходили неровными. Актриса рассеянно подумала, что владение грамотой сродни умению биться на мечах. Обучив человека, никогда уже не узнаешь, на кого он поднимет меч; навык – это то оружие, которое нельзя ни отобрать, ни потерять. Рейнекке, импресарио труппы «Лисята», обучил ее грамоте для того, чтобы растянуть фазу ухаживания – милые любовные записочки очень способствуют этому, а львиную долю подарков от пылких кавалеров Мадлен отдавала Рейнекке в зачет собственной стоимости. А сейчас актриса писала прошение… да нет, не прошение, поправила себя Мадлен, донос она писала. И если бы старый Лис узнал об этом, он бы горько пожалел о том дне, когда ему пришла в голову мысль обучить свою приму грамоте.
Мадлен поправила выбившийся из прически золотистый локон, макнула перо в замызганную чернильницу, и продолжила:
« … – его настоящее имя. Довожу до сведения вашего величества, что этот опасный негодяй разыскивается в графстве Боремия за совершение следующих преступлений…»
В парке, окружавшем летнюю эстраду Кулы, деловито жужжали пчелы. Над городом сгущались сумерки, вкрадчивые и обманчивые, как любовные речи.
«…зверское убийство крестьянки Брюнгильд Зоббер из деревни Фогельхаус в окрестностях города Азнабрюка…»
Грудь, бок и низ живота отозвались тупой болью. Хотя вот уже одиннадцать лет, как болеть у Мадлен было нечему.
«…доведение до сумасшествия благородной дворянки Дианы фон Зильберфухс…»
Актриса размяла затекшую кисть и продолжила:
«…убийство Кримхильды, единственной дочери графа Боремии Фридриха Смелого …»
Колокола на ратуше начали вечерний перезвон. Гость, ради которого Мадлен сегодня призвала свой Цин и вспомнила правила приготовления декоктов, должен был вот-вот появиться.
«В настоящее время Хаген фон Татцельберг проживает в таверне „Золотой единорог“ на площади Трех Воинов под именем…», торопливо дописывала актриса.
Мадлен услышала шаги и узнала обладательницу этой легкой, пружинистой походки. В беседке появилась Инга. Сестра была младше Мадлен на семь лет, но уже сейчас выглядела старше актрисы.
– Все готово, – сказала Инга. – Он пришел. Ждет тебя в гримерке.
Сестры обменялись улыбками. Безрадостными, холодными и злыми.
Мадлен никогда не думала, что когда-нибудь в жизни займется доносительством. Раньше ей приходилось писать только небольшие диалоги для своих героинь в пьесах, сочиняемых Лисом для увеселения благородной публики. Но даже ненависть к человеку, который разрушил ее жизнь, не могла заставить Мадлен унизиться до анонимного доноса. Актриса поставила свою подпись, подула на листок, чтобы чернила высохли быстрее.
– Может, все-таки не надо, – сказала она задумчиво.
– Неужели ты простила его? – удивилась Инга.
Мадлен покачала головой. Тяжелая золотая коса выскользнула из-за плеча, упала на грудь.
– Нельзя простить того, кто убил тебя, – сказала актриса. – Но я боюсь, вдруг он… вдруг он отомстит.
Ее зеленые глаза остановились на лице сестры. В них были те же самые непонимание и ужас, что и давней ночью, когда хлестал дождь, и соседи притащили Мадлен домой. Она была почти прозрачной – вся кровь вытекла из трех огромных ран, пока тело несли.
– Он изгнанник, – твердо сказала Инга. – Уголовник в бегах. К жрецам Прона он не пойдет, а если захочет сделать какую-нибудь магическую гадость, Лис почует.
Мадлен сложила листок вчетверо и отдала сестре. Они обнялись. Спускаясь по ступенькам в сад, актриса ощутила аромат лука – словно ее опять избрали Луковой Королевой. Хотя здесь, на берегу теплого моря, в саду среди смокв и оливковых деревьев этот запах никак не мог быть реальным, он обрушился на Мадлен с такой силой, что у нее зачесались глаза. На миг актрисе показалось, что она снова стоит на помосте перед весело гудящей толпой, улыбаясь и чуть не плача от запаха висевшей у нее на груди огромной луковой гирлянды. «Кто бы знал, что мне придется всю жизнь вот так», подумала Мадлен. – «С улыбкой на лице, жмурясь от слез…». Она глубоко вздохнула, но как всегда, не почувствовала вкуса воздуха. Мадлен улыбнулась и пошла к сцене.
Инга же направилась к выходу из парка. Письмо следовало опустить в черный ящик на дверях Имперской Канцелярии, а находилась Канцелярия на другом конце Кулы.
I
Самым ужасным временем суток для Халлена была середина ночи. Темнота обступает, забивает рот, и растворяет в себе мысли, желания, нерожденные крики. В шорохе ветвей или скрипе половиц слышатся странные голоса и звуки. Словно стеклышки из разбитого калейдоскопа, перед глазами Халлена крутились обрывки прошлого. Незначительные мелочи – погремушка, выпавшая из руки младенца, когда стрела разнесла ему череп. Игрушка ударилась о каменный пол с неожиданно громким звуком и покатилась, грохоча… Синие глаза мандречена с неправильными, круглыми зрачками. Рот, разинутый в беззвучном крике. Ресница, прилипшая к щеке человека. Когда Халлен вогнал стрелу в раскрытый рот, ресницу стряхнуло со щеки. А после той ночи, когда мертвая мамаша обезглавленного младенца попыталась забраться к нему в постель, эльф купил лислор в первый раз.
Днем Халлен знал, что эти голоса – шепот его памяти. Но ночью это знание не могло заставить мертвых замолчать. Халлен знал, что нужно сделать. Надо вытащить из кармана куртки мешочек, распустить завязки, вытряхнуть на ладонь немного темного порошка и отправить его в рот. Ощутить на языке привычную горечь, наслаждаться ею, и наблюдать, как отступает холодный ужас, как уходит дрожь, как высыхает противный липкий пот.
Халлен встал, взялся за висевшую на крючке куртку, но в карман не полез. Он надел куртку и вышел из номера. Таверна «На Старой Дороге» была построена по общему для всех эльфийских гостиниц принципу. На первом этаже – большой зал, кухня, отдельные кабинеты и небольшое количество номеров. Основная часть номеров находилась наверху. Двери номеров выходили в коридоры, а те, в свои очередь, на большую галерею, опоясывающую весь второй этаж. Попасть с галереи на первый этаж можно было по широкой лестнице с резными перилами. Эльф решил спуститься вниз и выпить чаю, а так же поговорить с хозяйкой таверны, если удастся. Другого выхода он для себя не видел. В самые рискованные вылазки, в самую опасную разведку первым добровольцем всегда был Халлен. Лучник надеялся, что мандреченская стрела или секира найдут его раньше, чем дрожь в пальцах помешает ему стрелять.