"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Хочу напомнить, что Искандер, как только пришел к власти, объявил амнистию всем, кто воевал против Мандры во время правления дракона, – сказал Марфор.
– Успокойся, – сказал Поджер. – Я и не думал угрожать тебе. Если война закончена – она закончена.
Эльф задумчиво усмехнулся и спросил:
– Ты нас сразу узнал?
Поджер отрицательно покачал головой.
– Только сейчас, на празднике, – сказал он. – Когда увидел прическу Ваниэль.
Они двинулись обратно на поляну. Поджер раздвинул ветки кустарника. Хирург
– Ты пойдешь за Ваниэль? – спросил Поджер, сделав ударение на «ты».
Марфор пожал плечами.
– Никому не удастся сделать с Ваниэль то, чего бы она сама не хотела, – сказал эльф, выбираясь из кустов вслед за хирургом.
– Значит, ты уверен, что тебя она не захочет? – спросил Поджер. – Позволь спросить, почему?
Марфор вздохнул.
– Ваниэль убила моего брата, – сказал он. – Я простил ее, в тех обстоятельствах она не могла поступить иначе. А она себя – нет. А теперь обстоятельства еще сложнее.
– Тогда за ней пойду я, – сказал Поджер.
– Удачи, – сказал эльф.
Хирург повернулся и пошел к празднично украшенному черноклену, ловко пробираясь между пьяными. Марфор направился к столам. Дарина уже крутила головой, разыскивая его, как птенец вертится в гнезде, ожидая возвращения родителей. Заметив эльфа, она заулыбалась и что-то сказала сидевшей рядом с ней женщине в ярком платке. По черно-зеленому фону были разбросаны крупные розы. Марфор словно почувствовал запах, у него даже защекотало в носу. «Да за что все так любят эти проклятые цветы?», подумал эльф. Мандреченка отодвинулась от ведьмы, уступая место Марфору.
Но эльф уже достаточно насиделся за столом.
– Ты прекрасно играешь, и песня твоя хороша, – сказал Марфор гусляру. – Однако песни о битвах должны сменяться песнями о любви, ты не находишь?
– Да! – воскликнула Дарина.
Другие женщины, эльфки и рабинки, сидевшие за столом, тоже поддержали эльфа.
– Позволь мне твой инструмент, уважаемый мастер, – сказал Марфор. Старец настороженно посмотрел на него. Музыкант понял, почему эльф не назвал его инструмент гуслями.
– Просим, просим! – закричала женщина в платке с розами, и к ней присоединился хор голосов.
Музыкант неохотно протянул гусли Марфору. Гусляр понимал, что эльф всего-то навсего хочет поскорее уединиться со своей миловидной подружкой. От музыки эльфов таяло сердце даже самых суровых дев. Да только музыкант опасался, что после выступления Марфора его уже никто не захочет слушать.
И надо сказать, опасался обоснованно.
Инструмент был обильно покрыт любимым мандреченским узором – чередующиеся в сложной последовательности треугольники, квадраты и хвостатые руны «солнце». Наплывы яркого лака почти убили звучание старинной эльфийской арфы. Марфор осторожно дернул за струны, и раздался неожиданно чистый и красивый звук. Эльф довольно улыбнулся.
– Так, – пробормотал Марфор. – Посмотрим, что тут можно сделать…
Услышав, как эльф настраивает гусли, музыкант махнул рукой и, подойдя к столу, отхлебнул браги прямо из кувшина.
– «Игла в сердце», – объявил Марфор.
Эльф не пощадил гусляра. Он не стал упрощать и скрывать мелодический рисунок эльфийской баллады за традиционными для людей музыкальными фразами; Марфор играл балладу о любви Балеорна и Разрушительницы Пчелы так, как ее играют в Линдалмаре, самой известной музыкальной школе Фейре.
Митя и Русана устроились на траве, неподалеку от столов с яствами. Голова Русаны лежала на коленях княжича. Страз на платье девушки почти не осталось. Митя смотрел на растрепанную светлую косу, чувствуя умиротворенность и странную пустоту в сердце. С таким чувством, должно быть, вылупившийся из яйца цыпленок смотрит на осколки скорлупы. Он потерял мать и обрел любовь. Митя не жалел ни о чем, но душа, поцарапанная о скорлупу детства, когда княжич выбирался наружу, еще саднила.
Эльф играл гораздо лучше старого княжеского гусляра. У Мити защемило в груди. «Балеорну было легче, он с самого начала знал, кто из них погибнет», думал княжич. Русана открыла глаза и тоже прислушалась. Мимо подростков прошла женщина в желтом платье, которую обнимал высокий мужчина. Пола его плаща мазнула княжича по лицу, когда мужчина остановился. Очевидно, и ему захотелось послушать пение эльфа. Митя сердито взглянул на него, но прохожий даже не заметил, что кого-то задел. Княжич хотел окликнуть его, но узнал мужчину, который помог им разжечь Купалец, смягчился и промолчал.
– Да, теперь я свободен, – пел эльф. – Но к чему мне свобода без любви? Без тебя мне и жизнь ни к чему…
Спутница потянула мужчину за рукав, и парочка удалилась в сторону Купальца.
Зарина уговорила Поджера отпустить экена на праздник. Ведьма поклялась, что они от хирурга больше чем на две сажени не отойдут, а к спиртному Гёса не прикасался никогда. Сила убеждения экенки оказалась так велика, что никому даже не пришло в голову, что последователь гневного Барраха должен быть совершенно равнодушен к Купайле.
Хотя ночь была теплой, врач заставил Гёсу одеться как следует. В своей черной куртке, под которой белели повязки, экен выглядел как живая аллегорическая статуя «Судьба воина». Во время купания вместе с поверженным идолом Зарина нарвала кувшинок и кинула пару заклинаний, чтобы нежные цветы не завяли сразу. Ведьма и экен расположились около пиршественных столов, так, чтобы видеть Поджера. Зарина была пьяна, как говорили про ведьм, «в улет». Голова экенки лежала на коленях наемника. Гёса ловко плел шлем-косу.