"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
В ближайшие годы он пережил пару нашествий Батыя на Русь, штурм и разгром Киева, Ледовое побоище и несколько мелких войн и стычек, кончавшихся сотней убитых, спаленным дотла селением и пленными, угнанными в рабство. С течением лет пообвык, притерпелся к трупам и крови, пожарам и перманентному разорению, посетил Святую Землю, где крестоносцы бились с сарацинами, наведался в страны Европы и основал несколько баз в ганзейских городах, как наиболее миролюбивых и спокойных. Теперь он был Твердиславом из Новгорода, торговцем воском и пенькой, гамбургским купцом Куртом Зее, Петером Альбахом, владельцем канатной мастерской в Антверпене, а еще держал ссудную контору в Гданьске под именем Фалька Медный Грош. Плоть земного человека сделалась ему привычной, как и земные пейзажи и виды городов – Венеции и Дамаска, Гранады, Каира и Парижа, Шанхая, Самарканда, Рязани и Константинополя. В каждом он прожил какое-то время и обзавелся связями, но ни друзей, ни возлюбленных не обрел. Он был одинок – пылинка из чужого мира, заброшенная в пески земного человечества.
Отлетали в прошлое десятилетия, и наконец пришел к исходу немирный тринадцатый век; начался четырнадцатый, и с ним – Столетняя война. Так назовут ее в будущем и скажут, что бились в ней французы с англичанами, ужаснутся временам Жакерии, прославят подвиги Жанны д'Арк и великих рыцарей, Чандоса и Эдуарда Черного принца, Бертрана Дюгесклена и Родриго де Вильяндрандо, Грессара и Бедфорда. Но Изгой, наблюдавший те события воочию и не в одном регионе земли, полагал, что война продлилась дольше века и захватила все державы на Евразийском материке. Поляки и русские сражались с Тевтонским орденом, Дмитрий Донской – с Мамаем и Тохтамышем, Тамерлан захватил Персию, Кавказ, Месопотамию и Сирию, турки-османы Баязеда дошли до Дуная и венгерских границ, в Поднебесной владыки новой династии Мин резались с монголами, в Японии и Индии бушевали гражданские войны, звенело оружие в Испании и Шотландии, в Германии и Италии, Швейцарии, Богемии и Скандинавии. Войнам с жуткой регулярностью сопутствовали землетрясения и наводнения, ураганы, ливни, нашествия саранчи, глад и мор; чума и холера уносили миллионы жизней, и на обезлюдевшей земле оставались только крысы, воронье и волки. Покой и мир был лишь на кладбищах, да и то не всегда.
Страшное время! Но цивилизация все же двигалась вперед, земное бытие не иссякало, а местные автохтоны, проявляя высокую адаптабельность, выживали и даже плодились и размножались несмотря на постигшие их беды. То была упрямая, хищная, жадная, но многообещающая раса! При всем своем несовершенстве люди нравились Изгою. Он понимал, что из их недостатков проистекают достоинства: так, например, жадность и тяга к богатству подстегивали прогресс, гордость и упрямство были источником храбрости, а та порождала самопожертвование. Долгие годы он изучал людей, анализируя их прошлое и настоящее, пытаясь представить будущее с помощью деинтро, спрятанного в его корабле; он рассматривал и оценивал их мотивы, желания, мечты и то, что они считали разумом и своей духовной жизнью, учился понимать их и правильно предсказывать реакцию общественных структур и отдельных личностей. Это было тонкое искусство; совершенствуя его, он постепенно становился человеком. Правда, по-прежнему одиноким: даже те великие умы, которым он открывал свою сущность, не могли ее постигнуть, полагая, что встретили ангела или посланца дьявольских сил.
Началась эпоха Возрождения, и время двинулось вперед быстрее. Поторапливая его, Изгой занялся рядом проектов: открыл мастерскую в Нюрнберге, где делали механические часы, дал несколько сотен талеров на первую типографию в Майнце, подкинул идею летательного аппарата одному флорентийскому художнику, а молодого моряка из Генуи снабдил собственноручно начерченной картой, изображавшей заокеанские земли. С этим мореходом он отправился на запад в трюме утлой каравеллы в обличье простого матроса Хуана Альвареса. Ему казалось, что первый поход за океан – слишком серьезное мероприятие, чтобы оставить его на произвол судьбы, а генуэзец, хоть и был редкостным упрямцем, все же нуждался в ментальной поддержке в минуты отчаяния. Так ли, иначе, они достигли островов у побережья Америки – точнее, пока безымянного континента, который, как надеялся Изгой, будет колонизирован в ближайшие столетия. Колонизация пошла такими темпами, что в шестнадцатом и семнадцатом веках пришельцы выбили исконных обитателей чуть ли не под корень, а тех, кто еще остался жив, оттеснили в дремучие леса и прерии. Место, однако, не пустовало – индейские охотничьи угодья сменились плантациями табака, какао и сахароносных растений, а из Африки стали завозить рабов.
В восемнадцатом веке прогресс пошел еще быстрее: был открыт закон сохранения материи и седьмая планета Солнечной системы, названная Ураном; кроме того, освободились заокеанские колонии, а список изобретений пополнили громоотвод, железная дорога, карандаши с графитовым стержнем и демократические идеи. Последние отозвались в Европе очередной большой резней: там, под лозунгами liberte, egalite, fraternite [62] , поборники свободы рубили головы аристократам, а заодно друг другу. Эта кровавая вакханалия продолжилась и в следующем веке, когда Изгой под видом мелкого чиновника отправился в поход с Наполеоном – сначала в Египет, потом в Испанию, Италию и Австрию и, наконец, в Россию. В этой огромной северной империи он задержался до конца столетия, обосновавшись на Урале в качестве владельца рудника и совершая вылазки то в западные страны, то на восток континента, то в Африку или Америку. Всюду, а особенно в Европе, он видел признаки цивилизации, вздымавшейся как на дрожжах и порождавшей телеграф и телефон, двигатель внутреннего сгорания, динамит и пулемет, спиритизм и теорию прибавочной стоимости. С одной стороны, прогресс был бесспорен, с другой – добром это кончиться не могло: новые идеи мирового господства и социального равенства, вкупе с динамитом и пулеметом, были дьявольской взрывчатой смесью.
62
Libcrtc, egalite, fraternite – свобода, равенство, братство (лозунги Великой французской революции).
На время Первой мировой войны и русской революции Изгой перебрался в тихую Австралию. Находиться в гуще событий, виденных уже не раз, не было смысла, а рисковать он не хотел, так как не только идеи были новыми, но и оружие, которым они внедрялись. Ни ментальный дар, ни перемена личин, ни телекинез не защищали от случайной и мгновенной смерти, от пули снайпера, от взрыва мины, от пулеметной очереди. Он не боялся ран, если сохранял контроль над телом и если не было необратимых повреждений мозга, но кто мог это гарантировать? С развороченным черепом он будет мертв, как самый обычный землянин; лишившись сознания от болевого шока, истечет кровью, а попав на минное поле, погибнет, разорванный в клочья. И потому Изгой сидел в Австралии, принимая облик то старого фермера Пита Джонса, то юного Клайва Тиррела, изучавшего журналистику в университете Канберры. Эта профессия была многообещающей: согласно прогнозам деинтро, до появления теле– и радиосетей оставались считанные годы, после чего влияние средств информации на власть неизмеримо возрастет.
Так оно и получилось. Кроме еще одной большой войны и множества мелких двадцатый век принес полезное и страшное в равновеликих долях: с одной стороны, квантовую теорию, авиалайнеры, компьютеры, химический синтез, телевидение, нейлон и инсулин, с другой – ядерные бомбы и ракеты, боевые ОВ, штаммы смертоносных вирусов и небывалый рост напряженности, ибо мир уже был поделен, но богатства и власть достались не всем. На Земле, с ее ограниченными запасами сырья, становилось голодно и тесно, и Изгой уже подумывал о том, чтобы подбросить пару-другую полезных мыслей насчет освоения Солнечной системы и производства синтетических продуктов. Но этого он сделать не успел: земляне сами додумались до генной инженерии, клонирования, термоядерного привода и всепланетной компьютерной сети. Не прошло и столетия с первой высадки на Луну, как экспедиции землян достигли Урана, Нептуна и Плутона, как на Меркурии, Марсе и Венере были основаны поселения, а в Поясе Астероидов начались промышленные разработки. Проблем не стало меньше, но, с учетом быстрого прогресса технологии, обширности Солнечной системы и огромности ее ресурсов, эти проблемы уже не угрожали существованию человечества. В принципе не угрожали – ни внутренние смуты и локальные войны, ни истощение рудоносных залежей, ни астероиды и кометы, которые, приблизившись к Земле, могли уничтожить цивилизацию и жизнь. Еще немного, думал Изгой, еще каких-то два или три столетия – и мы доберемся до звезд, заселим подходящие планеты, построим космические города и позабудем о склоках и войнах. Галактика огромна, места хватит всем, в том числе и новой звездной расе! Еще немного… совсем немного…
И тут появились фаата.
Изгой – вернее, Гюнтер Фосс и прочие его земные ипостаси, – не имел сведений о них более восьми столетий. Большой период времени для гуманоидных цивилизаций! За этот срок земляне продвинулись от берегов Европы до Плутона, от деревянных парусников до межпланетных кораблей, от жалких суеверий до истинной картины Мироздания. Фаата, однако, тоже не сидели на месте и не пребывали в стагнации. Это казалось очевидным с первых же минут, когда Изгой, под видом Лю Чена, поймал далекую вспышку аннигиляции и, пользуясь телескопом обсерватории «Кеплер», зафиксировал ее на снимках. Технология фаата превосходила земную, и, вероятно, их развитие тоже шло по нарастающей – как-никак, они пересекли Провал между галактическими рукавами! Само по себе это не слишком впечатляло – погрузившись в Лимб, корабль мог преодолеть огромные расстояния, но потребность в данном шаге была свидетельством того, что сектор фаата расширяется и сфера их интересов достигла Солнечной системы. В такой ситуации шансы землян создать свою империю падали до нуля, и, значит, они не станут в будущем противовесом фаата.
Самым страшным, по мнению Гюнтера Фосса, являлась их генетическая близость к земному человечеству. Если земляне и бино фаата могут давать потомство (в чем он почти не сомневался), поглощение расы людей высокоразвитыми пришельцами неизбежно. То, что землян миллиарды, а фаата немногочисленны, роли не играло: наверняка их корабль был оснащен банком спермы и инкубаторами для ускорения цикла воспроизводства. В евгеническом плане политика их лидеров была чрезвычайно жесткой, и Фосс полагал, что за восемь столетий она не изменилась: фаата репродуцировали правящую касту и несколько каст солдат и работников, напоминая тем пчелиный улей или других общественных насекомых. При этом физиологически они оставались людьми и сохраняли человеческий облик, в чем тоже таилась опасность: люди скорее поверят людям, чем странному существу-метаморфу.
Он бы их уничтожил, если бы мог. Но, кроме психологической неспособности к убийству, Фосс не обладал оружием, которое могло бы поразить фаата на космических расстояниях. Он действовал так, как положено Оберегающему: используя мощь и силу расы, с которой сроднился за долгие века, попробовал остановить пришельцев подальше от Земли, в Поясе Астероидов или за марсианской орбитой. Не исключалось, что на Земле он смог бы с ними справиться (имелись на этот случай запасные варианты), но тут не обошлось бы без разрушений и жертв. Земля с ее гигантским населением и городами-мегаполисами не очень подходила для космических схваток: удары плазмы и антиматерии убьют миллионы, не разбирая, кто прав, кто виноват.