"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
И вернувшийся в зал заседаний Сенат, и спонтанно собравшееся Народное собрание утвердили и окончательно узаконили женский суд чести. А в дальнейшем постепенно он получил права полностью разбирать некоторые дела, касающиеся женщин.
Атар в восторге от своей жены так крепко обнял её той же ночью, что она вновь понесла. На сей раз она зачала дочь.
С удовольствием видел Атар, какими гармоничными и красивыми вырастают Дилосар и Арканг. Здесь решающей была роль единственного Великого Мастера, который поехал с безумцами-колонистами: архитектора Сина Арристирса. И мягким облачным днём, когда Атар любовался панорамой города с балкона храма, Син неожиданно подошёл сзади.
Арристирса очень берегли. Формально он стоял в общем строю на Агоратане и в Лангиште, но в предпоследнем ряду самой эшелонированной части строя того отряда, который защищал лагерь (последний ряд считался чуть более опасным: мало ли кто из вражин забежит с тыла?) В Сенате он с самого начала был членом, но высказывался крайне редко и кратко, по своей инициативе единственный раз:
Син, думая, что царь его не видит, и желая вежливо привлечь к себе внимание, сымпровизировал:
Голуби ниже, Выше чуть-чуть облака. Объят рекою Город прекрасный. Налюбоваться не смог.Царь, улыбнувшись, ответил:
Счастлив молчальник Силы отдавший делам. Мастера гений, Воля и знанье Здесь породили красу.— Привет тебе, Мастер! Каждый день видел я тебя обходящим наш город. В Собрании и в Сенате ты молчальник, а вот когда кто-то что-то не так строит, ох как ругаться умеешь! А как ты прямо на земле можешь начертить, что лучше всего было бы сделать. И причём даже невежественные сразу видят, что к чему! Я счастлив, что ты с нами.
— А я вот не очень счастлив. Царь, вчера ко мне обратились мастера-гончары. Собираются поднимать подмастерье до мастера, и полагается, чтобы на церемонии был Великий Мастер. Хорошо ещё, что хоть того же цеха не требуется по обычаям, но как я буду разбираться, скажем, в шедевре алхимика? Я же там почти ничего не знаю. А своих подмастерьев я не могу даже обнадёжить насчёт Первого Ученика: поднимать его надо трёх Великих Мастеров. Даже если послабление сделаем, что два из других цехов могут быть (слышал я, что таковое в отдалённых захолустьях допускается, хотя и смотрят на это косо: потом в Великом Монастыре тщательно проверять будут, не схалтурили ли?), плохо: если у меня на инаугурации Первого Ученика будут ещё гетера и художник, все нас просто обсмеют. Так что вымрет моя династия. А город своей мечты мне так хотелось создать, и, кажется, получается.
— А раз получается, нарисуй вместе с художниками виды города и страны, картины, изображающие Сенат, Народное Собрание, наши славные битвы. Ты правильно подсказал мне: через годик-другой надо посылать караван: везти наши товары в Империю, утвердить наш имперский статус, вербовать новых поселенцев. Тут-то и картины, и песни будут уместны. А если кто из наших ещё и роман героический напишет, то совсем хорошо может оказаться!
— Прекрасно! — вдохновился Арристирс. — Будем стараться!
А через несколько недель он, столкнувшись с Атаром, тихо сказал ему:
— Царь, кажется, всё насчет подготовки посольства будет сделано самым лучшим образом. Но я ещё больше расстроен! Увидев, прочитав и услышав такое, сюда столько шушеры рванёт, что всю нашу жизнь испоганят!
— Пошлю твердолобого и умеющего разбираться в людях посла, — улыбнулся царь. — Такого, которого с толку не собьёшь, ни деньгами, ни титулами, ни соблазнами не проймёшь.
— Осторожно! — прошипел Мастер. — Однорукий нам здесь ой как нужен, а ты его на пару лет отослать собираешься!
Атар был поражён, как Син вычислил кандидатуру посла. И предупреждения его тоже понял, но именно так всё равно придётся поступить. Другого такого нет: шурьёв сравнительно легко сбить с толку, Убийца ханов поддастся на лесть и подкуп, Асретин туповат и неустойчив на мужское место… Может, кто-то из молодых созреет года через два-три?
Урс Ликарин за этот год получил двух сыновей. Лазанка первой родила Ласса. Поскольку её происхождение и статус ниже, старшим был объявлен Унс, сын агашской принцессы. Но внутри у Однорукого было некоторое ощущение дискомфорта. Лазанцам было бы приятнее иметь владетелем потомка их царей. Вдобавок Унс, как выяснил в тайне проверивший сына монах-сенситив, был даже не сыном Грозы Гор по семени, а плодом насилия локасникских разбойников. Узнав это, Однорукий принял внутри себя три возможных варианта решения проблемы, никогда не произнося вслух. Он стал как можно больше внимания уделять старшему сыну, а второго в значительной степени передоверил лазанским старейшинам, вовсю соперничавшим за право воспитывать отпрыска своих царей. Но, конечно же, и по поводу Ласса Урс показывал себя любящим отцом. А у агашки даже некоторая ревность зародилась: "Внешне муж вроде бы моего сына привечает, а глаза загораются у него при виде этого полукровки, робичича Ласса". Она почему-то так и не выяснила, что её сын-то — уж точно полукровка! В Агаше его, если бы не вырвали из чрева матери, убили бы или продали бы тайно в рабство сразу после рождения.
Но в целом Урс прекрасно справлялся с обеими супругами, и в семье царил почти что добрый мир. Способствовало спокойствию, что жёны жили в разных местах: лазанка в Гуржаани, агашка в Аякаре. Роковую любовь Урса к Киссе обе жены воспринимали как тяжёлую данность, а в основном муж вёл себя по отношению к ним безупречно, не увлекаясь охотой за дамами. Но, конечно же, Урсу приходилось непросто.
Кашисса после насилия локасникских выродков и благороднейшего поведения мужа влюбилась в него всей душой, а заодно расцвела как женщина и буквально таяла в его объятиях, безоглядно отдаваясь всепоглощающей, полностью законной и такой сладкой страсти. Даже недюжинная физическая и мужская сила Урса была после нескольких ночей с женой на пределе, а жена лишь ещё больше цвела и была такой ласковой, предупредительной и искренне любящей, что оторваться от неё было очень трудно, а оскорбить невниманием или грубостью — смертельный грех. Естественно, что Кашисса быстро забеременела вновь, и столь же естественно, что родила девочку, поскольку её любовь к мужу была намного сильнее ответного чувства. А затем Урс приказал своей дорогой жене на несколько лет воздержаться от новых родов, и та была лишь счастлива, что не будет вновь более чем годичной невозможности слиться с любимым. Хозяйкой агашка оказалась весьма средней, если не сказать плоховатой. Она больше думала, как украсить дом и доставить непосредственное удовольствие мужу, чем о всевозможных мелких, необходимых, текущих делах. Пришлось нанять ей домоправительницу из Древних, которая быстро сумела поставить себя так, что жена не могла без служанки ни шагу ступить и прибегала к ней как к лучшей подруге, чтобы изливать свои чувства и бурлящие скрытые страсти. Агашка не допускала никаких внешних признаков ревности ко второй жене, но порою плакала, когда узнавала, что Урс вновь посетил Киссу либо эта своенравная особа приезжала к ним. Но от упрёков мужу она воздерживалась даже в такие моменты, и муж чувствовал себя виноватым, хотя, может быть, и без вины. Ведь ответить столь же глубокой и искренней любовью на беззаветную верность и нежность жены он не мог: сердце его, по сути дела верного однолюба, было навсегда захвачено его первой глубокой и настоящей страстью. А эта любовь то дарила его ласками, то пускалась в новые приключения.
Лазисса относилась к мужу спокойно, как к главе семьи и хозяину в своей стране и в доме. Она была несколько холодновата, и Урс порою специально разогревал её, чтобы получить исключительно приятный момент, когда в ней вдруг просыпалась мягкая и сладкая страсть. К Киссе она относилась спокойно и почтительно, как к старшей подруге и учительнице, права которой неоспоримы. Это стало результатом месяцев, проведённых у гетеры во время первой беременности. При разговорах о второй жене глаза её иногда загорались огнём ревности, но сдерживалась она безупречно. А вот обязанности владычицы Лазики и хозяйки своего поместья Лазисса исполняла с громадным удовольствием и хорошо. Она тоже понесла вторично и родила второго сына — Лая.
Неожиданностью оказалась для Урса годовщина "покорнейшей и вежливейшей" петиции лазанцев царю Атару. В результате мирного схода и разумных требований народа год назад вся Лазика была отдана Урсу. В этот день его дом в Аякаре оказался "осаждён" тысячами лазанцев, разворачивавшими под окрестными деревьями столы с шашлыками, лобио, овощами, фруктами, лавашами, зеленью и громадным количеством лучшего вина.
— Лазика празднует день твоего всенародного избрания на престол, царь… — произнёс как бы по ошибке столетний старейшина Бесико. — Владетель Урс! По нашим обычаям, окончательное утверждение властителя производит весь народ, раньше это были азнауры, старейшины и отличившиеся джигиты, а ныне все полноправные крестьяне и ремесленники. Теперь ты до конца жизни обязан служить нам, рассуживать нас и повелевать нами, назвать и подготовить преемника-сына или другого члена рода своего, которого, если он окажется достоин, народ признает и изберёт. А мы должны служить тебе, говорить тебе правду в лицо, если ты неправ, и повиноваться тебе на поле битвы беспрекословно, а в мирное время во всех твоих законных распоряжениях. Надо было устроить пир и наставление в прошлом году. Но тогда была большая война и большие опасности. Прими от нас сапоги царя… ой, владетеля.