"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Как-то враз стало и пусто, и грустно.
Вера Солонова больше не получала никаких заданий, эс-деки разбежались и попрятались кто куда. Делать стало решительно нечего.
Кадет отпускали в увольнения, но в Гатчино они, само собой, не возвращались. И Ирина Ивановна, поглядев приунывших ребят, решила воспользоваться привилениями наставницы — отправилась в лагеря вместе с Игорьком и Юлькой. Набрали гостинцев с собой; вечер выдался просто волшебный, белые ночи ещё не успели отойти, козодои носились над головами, радостно поквакивали лягушки, пахло цветами, свежескошенным сеном, и вообще — Юльке казалось, что никогда ещё в жизни у неё не было такого прекрасного вечера.
Добрались до лагерей, до длинных одноэтажных бараков. Однако стоило присмотреться, и становилось ясно, что никакие это не «бараки» — окна украшены прихотливыми резными наличниками, крыльцо с балясинами, дорожки аккуратно посыпаны песков и от зелёной травы их отделяют низкие ограды из березовых чурбачков. Походило это всё скорее на пионерский лагерь, чем на воинские казармы.
Ирину Ивановну и её «родню» встретили любезно, отвели гостевую комнату, солдаты-старослужащие сноровисто доставили самовар.
Подоспели Федо с Петей, не заставил себя ждать Константин Сергеевич.
Сели пить чай.
Петя Ниткин за обе щёки уплетал привезённые лакомства.
И беседа только успела завязаться, как Юлька Маслакова вдруг поднялась, и глаза у неё сделались словно чайные блюдца.
…Это было словно порыв холодного ветра из распахнувшейся двери. Или нет, словно она, Юлька, голыми ногами ступила в холодный и быстрый поток, на скользкие камни, и требовалась немалая ловкость, чтобы устоять.
Она поняла всё разом и сразу. И знала, что нужно делать.
Схватила Игорька за руку, вцепилась крепко-крепко.
Сейчас она точно знала, что то самое течение нагнало их наконец, подхватило и готово нести дальше; и только от неё, Юльки, зависит теперь, чтобы они попали именно домой, а не куда-то ещё.
— Нам пора, — вырвалось у неё совершенно чужим, отчего-то срывающимся голосом. — Уносит… дело сделали… пора…
Все так и замерли. Кроме подскочившего и бросившегося к ней Федора Солонова.
И именно Фёдору Солонову она посмотрела прямо в глаза, именно ему она сказала:
— Я приду.
Комната закружилась вокруг них, нахлынула непроглядная тьма, а затем…
— Да что вы, что вы, Эн Эм, просто бросок напряжения!.. — услыхала Юлька.
Мир вспыхнул вокруг, голова больше не кружилась, и вокруг них с Игорьком, которого она по-прежнему крепко держала за руку, была знакомая лаборатория, заполненная гудящей аппаратурой, профессор Онуфриев, Миша в свитере, Стас, бабушка Мария Владимировна…
И только на ней, Юльке, как, впрочем, и на Игорьке, не современная одежда из 1972 года, а гимназическая форма 1909-го.
Здесь, в лаборатории, не прошло, похоже, и трёх секунд. Кажется, никто не успел даже испугаться.
Мария Владимировна поняла всё первой. Шагнула к Юльке, сгребла её в охапку, другой рукой обняла Игорька, тут же принявшегося смущённо вырываться:
— Ну, ба, ну что ты, ба…
А вот Юлька не вырывалась. Просто крепко обнимала бабушку, и всё.
— Вернулись… — прошептала Мария Владимировна. — Вернулись…
И заплакала.
Глава IX.1
15-ая стрелковая дивизия занимала оборону. Балка, в ней узкий ручеек, уже начавший вздуваться от талых вод. Хутор в центре позиции, фланги упирались в глубокие овраги. Справа и слева тоже не голое поле, там встали спешно переброшенные с западного фланга Южфронта дивизии. Правда, было их мало, не все успели подтянуться. Но и те, что успели, были в неплохом виде — пополненные из числа «сознательного пролетариата и беднейшего крестьянства», хорошо вооружённые — винтовок и пулемётов хватало, мало было новейших «автоматов Фёдорова», но это и к лучшему, простому бойцу они сложноваты.
Траншеи и окопы мигом заполнялись водой, стоять в ней приходилось хорошо, если по щиколотку, и красноармейцы стягивались к постройкам, где было, по крайней мере, сухо.
От Миллерово, казалось бы, всего ничего, и фронт беляки прорвали сразу на большую глубину, но увязли, передовые части до конца выполнили свой пролетарский долг — как могли, задерживали царские войска и таки-задержали, почти полностью погибнув, изрубленные улагаевской конницей.
Плохо было то, что в тылу так и не удалось справиться с мятежниками. Наступление на Вёшенскую и вовсе пришлось остановить, продотряды вливались в регулярные красные полки; восставшие казаки приободрились, вылезли из станиц, всё смелее и смелее нападали на тылы, обозы, громили ревкомы; у Бешанова нашлись подражатели, счёт «расстреляным при сопротивлении изъятию хлеба» шёл на сотни и казаки тоже зверели.
Жадов, хоть и начдив, вернулся с последнего похода за провиантом чернее тучи.
— Опять отряд наш попался, — выдохнул он в ответ на немой вопрос Ирины Ивановны. — Хлеб растащили, охрану разогнали, кто жив остался, а вот комиссара… — тут он вздрогнул, зябко повёл плечами. — Ирина Ивановна, дорогая… обещай мне, что, обернись дело полным швахом, и не найдётся у меня последнего патрона или гранаты — обещай, что пристрелишь. Я знаю, ты не промахнёшься. Прямо в лоб попадёшь, или в висок, или в сердце. Я и не почувствую ничего. Раз — и уже там.
— Перестань, Миша, — Ирина Ивановна встала, коснулась на миг его локтя. — Всё будет хорошо. Все останемся живы. И ты, и я. Верь мне.
— Верю, — совсем по-детски вздохнул Жадов. — Тебе — верю. Маленьким был — в Бога так не верил, как в тебя.
Ирина Ивановна на миг зажмурилась, острые тёмные морщины вдруг прорезали лицо; хорошо, что начдив-15 смотрел при этом в другую сторону.
Но, когда она вновь открыла глаза, никаких следов накатившего уже не осталось.
— Всё будет хорошо, — повторила Ирина Ивановна. — Скажи, комиссара этого…