"Фантастика 2024-150". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Я попытался сдержать хохот. Упал на солому, меня скрутило от смеха, который я еле-еле выдал за плач. Отсмеявшись, вновь сел, кусая губы, слезы же лились из моих глаз самые натуральные — от смеха. Димеро Бун — видный гражданин и честный человек! Ну да, разумеется, Димеро Бун творил непотребства на море да у берегов Мантиохии — а в Дольмире имел репутацию честного работорговца. Хотя с его-то нравом…
— Кем выдвинуто обвинение?
— Тебе не нужно знать обвинителей. Это люди, заслуживающие всяческого доверия.
— Предположу — это боцман «Горгонида», забыл его имя… и остатки команды, которых я помиловал. — Боцман обещал, что Вольное Общество меня не забудет. Однако этого я вслух не сказал.
Женщина-шеффен повторила:
— Это люди, заслуживающие всяческого доверия.
Я зарыдал, сожалея, что не могу молитвенно воздеть руки.
— Но я никогда не убивал невинных! Эти люди хотели отобрать у меня груз, и я честно вызвал капитана на поединок… и честно его убил! Это ведь я, я — честный человек! А их слова — поклеп, гнусный поклеп, подлая и страшная клевета!
Видали, сколько раз я ввернул слово «честный»?
Женщина покачала головой:
— Слова и доказательства этих людей не подлежат сомнению. Фемгерихт провел заседание, на которое ты не явился. Приговор — смерть! Ты был признан виновным. Приговор — смерть. Я — Смерть.
— Я — Воля!
— Я — Справедливость!
Напугали варвара голым задом. Нет, меня без хрена не сожрешь. И без соли — тоже. Думай, Фатик, думай!
Подписи «Смерти» под запиской-предупреждением не значилось, стало быть, она — местный житель. А вот «Справедливость» и «Воля» — это явно жители Ирнеза, пустились за мной в погоню, настигли, обратились в местное отделение тайного общества и обстряпали дело. Так… Узнать бы их, вычислить слабые стороны и обработать как следует… Если уловка с женщиной-шеффеном не сработает, я буду иметь запасной вариант.
Замухрышка издал звук, похожий на чих.
И тут-то я его узнал.
Ну, наконец.
Я скривил губы и заменил рыдания на униженное хныканье. А после расхохотался, вроде как у меня сдали нервы (скажу откровенно — они уже были на грани), перемежая хохот отчаянным плачем — даже бараны заблеяли со мной в унисон. Я взглянул на Волю и издал протяжный зов:
— О-о-о-о! Слушай, я тебя раскусил, приятель: ты же Карл, ты работаешь на Вирну. Ты меня знаешь через свою хозяйку. Пусть она за меня поручится. Я никогда не убивал невинных. Даю слово варвара Джарси! Она знает, что слово Джарси — нерушимо!
Шмакодявка дернулся и засопел.
— Зачем тебе заниматься такими страшными, несправедливыми вещами? Благо твоей хозяйки превыше всего. Если я не исполню возложенную на меня миссию, она понесет убытки! Требую отсрочки приговора! Боже, боже, Рамшех, Атрей, Горм Омфалос — взгляните, какая страшная творится несправедливость!
Карл затряс головой. Женщина-шеффен положила руку ему на плечо, как бы оберегая от вредных мыслей.
Ну, это правильно — мыслить нужно в том русле, которое задает статут организации, даже если он делает из тебя… не рассуждающего зомби, голема. А именно таковыми и были шеффены, глубоко убежденные, что именно они — карающие длани истинного правосудия.
— Вирна не понесет убытков, — изрек Карл, пряча глаза. — Я возглавлю караван.
— Нет! Не выйдет! Груз арестован капитаном Карибдизом, и только я могу его выручить! О боги, вы же видите, что творится несправедливость! Снизойдите, услышьте мои мольбы!
Толстый шеффен вздрогнул, посмотрел на Карла. Карл прятал глаза. Женщина-шеффен сжала его плечо. Чертовы тупые фанатики! Святые фанатики. Нижние звенья таких организаций всегда набраны из людей честных. Они чем-то напоминали моих праведников — эти тоже готовы были совершить злодеяние ради высшей цели. Ну а мудрые кукловоды тем временем…
— Люди, люди! — закричал я. — За что вы хотите казнить невинного человека? О боги, боги, снизойдите — творится несправедливость! Карл! Если меня казнят — твоя хозяйка понесет страшные убытки! Ты совершишь преступление, за которое фемгерихт приговорит тебя к смерти, если Вирна только узнает… О, Атрей, снизойди!.. Да что же это… Да почему… Я никогда… Ни при каких обстоятельствах… О боги! Боги! Боги!
Мой вокабуляр весьма богат, и я дал ему волю, пять минут осыпая членов тайного общества и Карла в частности обвинениями, мольбами и красочными метафорами творящейся несправедливости.
Затем встал на колени, глядя на шеффенов глазами жертвенного агнца.
Толстяк хрюкнул, иным словом я не могу охарактеризовать звук, который родился в его горле. Напоминал он мне… Черт, я понял: толстяк напоминал мне Самантия Великолепного!
О Гритт!
Он еще в Храме Оракула твердил про справедливость! Так вот же она — Справедливость, во всей своей красе!
Неужели и этот рациональный и рассудительный (там, где дело не касается капустки и женщин) человек — глупейший фанатик? Я решил воззвать и к нему, однако тут женщина-шеффен промолвила (однако я заметил, что взирает она на меня куда более печально):
— Крики твои и мольбы бесполезны. Приговор — вынесен. Останься наедине с собой. Мы даем тебе времени полчаса. Причастись светлых мыслей. Подумай о грехах. И уйди в мир иной с чистым сердцем.
Воздев очи к небесам, я взвыл (эта сценка посвящалась дамочке):
— Моя жена… жена! Боже, что вы делаете со мною! Моя жена… эльфийка… Да, из Витриума… Карл ее видел! Она беременна… Она отринула свое бессмертие ради семейного счастья, да-да, семейного счастья с достойным и честным человеком! Мы так хотели ребенка… Мы мечтали о нем холодными днями и жаркими ночами… И вот не так давно она понесла… Если приложить ухо к ее животу, уже можно услышать биение сердца ребенка! За что, подлые люди… За что вы лишаете меня счастья отцовства? За что вы лишаете ее счастья материнства? Она ведь убьет себя, если я погибну! Так принято у эльфов. Вы понимаете, звери? Она убьет себя, если я умру, она давно так решила и говорила мне об этом неоднократно! Она умрет с не рожденным ребенком в чреве! А ребенок будет биться ножками о ее чрево, постепенно затихая! — Я смотрел на женщину-шеффена в упор. — Дитя! Дитя! Ребенок! Биения его сердца будут преследовать вас, о подлые люди, творящие несправедливость. Каждый удар его умирающего сердца отразится в ваших ушах! Каждый удар!!!
Затем я упал лицом в солому и притворился рыдающим. Около минуты царило молчание. После — раздались голоса (но куда менее уверенные и мрачные, чем раньше):
— Правосудие превыше всего! Я — Смерть.
— Воздаяние превыше всего. Я — Воля.
— Справедливость превыше всего. Я — Справедливость.
Справедливость? Жирный ты бурдюк!
И с этими ритуальными фразами, достойными парада кретинов, они ушли, оставив меня наедине со своими мыслями. Дверь заперли снаружи.