"Фантастика 2024-23".Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Товарищ Сталин протянул министру иностранных дел папку, Вышинский начал развязывать тесёмки, Маленков демонстративно отвернулся, вдруг заинтересовавшись чем-то в углу кабинета. В папке лежал лист бумаги, на котором рукой Сталина весьма загадочное поручение.
"Срочно! По каналам МИД разыскать и бережно, без огласки доставить в Москву гаванского адвоката Фиделя Алехандро Кастро Рус 1926 г. р. и аргентинского доктора Эрнесто Рафаэля Гевара де ля Серна 1928 г. р. (может оказаться в любой из стран Латинской Америки, искать в лепрозориях и больницах для бедных)".
Андрей Януарьевич прочитал, кивнул Сталину утвердительно и закрыл папку. Маленков наконец рассмотрел всё интересное в углу, и нарушил молчание.
— План пятой пятилетки менять не придётся, товарищ Сталин?
— Придётся в сторону повышения обязательств, товарищ Маленков. Помимо дальневосточных дел, найдите в Институте точной механики и электротехники создателя электронно-счётной машины Лебедева, и обсудите с ним план срочного развития электроники в новую полноценную отрасль промышленности. По полученным данным, мы совершенно недостаточно внимания уделяем этому важному направлению развития техники и рискуем отстать в этом важнейшем для обороноспособности страны вопросе от США, что непозволительно.
Что за данные и откуда они получены, Маленков, разумеется, уточнять не стал, получены и получены. Тем более, он даже не подумал ставить под сомнение их достоверность, раз данные озвучил Сам, значит они правильные. Председатель правительства понимающе кивнул, сделал пометку в спец блокноте, и поднял глаза в ожидании продолжения, которое и не замедлило последовать.
— Следует немедленно отозвать из Польши для консультаций маршала Рокоссовского, восточные события не замедлят сказаться в Германии, где от польской народной армии будет зависеть очень многое, и нас очень интересует её боеспособность на данный момент. Действовать пока будем скрытно, поэтому придумайте благовидный предлог. Основной вопрос повестки будущих консультаций — Западный Берлин. Этот прыщ, в новых политических реалиях, нас совершенно не устраивает, его необходимо выдавить, пока он не стал большой проблемой.
Сталин диктовал поручения своему несостоявшемуся преемнику и размышлял — на кого же теперь оставлять страну. "Тот, кто, имея все властные полномочия проиграл аппаратную борьбу какому-то Хрущёву, много хуже того же Хрущёва. Но и Хрущёва нельзя, он обычный карьерист, для него власть — это цель, а не средство. Кадровый голод, хоть совсем не умирай. И посоветоваться не кем…"
Сталин внимательно изучил все двадцать листов, исписанных своей рукой, но чужой волей — ни единого намёка. Сухая констатация. Было так-то, так-то и так-то, а в итоге позорное поражение дела всей его жизни.
16 декабря 1952 года, Кабинет Сталина
Все прошедшие с момента получения пророчества дни, Сталин вёл себя предельно осторожно, стараясь как можно меньше влиять на происходящие события. Он отлично понимал, что одним неаккуратным движением вполне способен изменить саму историю, поэтому все его публичные встречи были либо на максимально нейтральные темы — с деятелями культуры и науки, либо имели второй, секретный протокол.
История не изменилась, и шестнадцатого декабря министр внутренних дел Лаврентий Павлович Берия прибыл с докладом о вероятной измене Власика и просьбой о его аресте. Сомнений больше не осталось, а признаться, они сохранялись до последнего момента. Но нет, всё подтвердилось — это на самом деле было пророчество, а не временное умственное помешательство.
Министр госбезопасности Игнатьев заканчивал свой доклад, всё время которого Сталин, заложив руки за спину, размеренным шагом прохаживался у него за спиной. Любил товарищ Сталин такие шуточки.
— …пошёл на сотрудничество со следствием добровольно, сейчас даёт признательные показания. Они конечно ещё нуждаются в проверке, но известные нам факты полностью подтверждаются. Признаёт превышение служебных полномочий, использование аппарата МВД в целях препятствия проведению законного следствия. А вот с Власиком довольно интересная картина получается, по нему инициатива исходит снизу, не исключено, что в этом случае, Лаврентия Павловича сыграли в тёмную. Всех основных фигурантов по делу маршала Берия арестовали тихо, шестнадцать человек, среди них Меркулов. Его на всякий случай. Следствие ведётся. Меркулова отпускать?
— Как он себя ведёт?
— Очень прилично, ответил на все вопросы, потом попросил бумаги, и что-то пишет, видимо очередную пьесу.
— До утра не отвлекайте, а то спугнёте ему музу. Вы верите в то, что Лаврентия Берия могли сыграть в тёмную какие-то исполнители?
Игнатьев к этому вопросу оказался готов.
— Не исключаю, товарищ Сталин. Товарищ Берия оказался в непростой ситуации и мог схватиться за любую подставленную соломинку, ему нужен был громкий успех, а дело Власика, по оценке наших экспертов, сфальсифицировано очень профессионально. Если бы мне представили такое дело, я бы тоже немедленно бросился к вам на доклад. Берия только накануне вернулся с "Объекта", вникнуть просто не имел времени. А то, что доклад ему представлен именно вчера, уже установлено вполне достоверно.
— Хорошо. Компетентные товарищи уже в курсе, а широкой огласке факт ареста товарища Берия мы пока предавать не будем. Официально он будет считаться госпитализированным для полного медицинского обследования. Разрешите ему сделать звонок семье. Сколько времени потребуется на проверку его показаний?
— Если всё будет подтверждаться, и не потребуется дополнительных расследований, то за неделю управимся. На первый взгляд, он пошёл на искреннее сотрудничество со следствием, мне даже показалось, что с облегчением, будто грех с души у него снялся. Извините, товарищ Сталин, но именно такая аналогия приходит на ум.
— Извиняю, товарищ Игнатьев. И понимаю — добровольное признание суть исповедь и есть, а поп исповедует, или следователь, здесь уже не важно. Присылайте мне отчёты о ходе следствия ежедневно. Да свидания.
18 декабря 1952 года, Хабаровск, штаб Дальневосточного военного округа
Всего неделя прошла после памятного разговора с отцом, а Василия Сталина было уже не узнать. Его до глубины души проняли и внутренне мобилизовали слова отца, сказанные им уже на прощание.