"Фантастика 2024-49". Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Она перевела холодный взгляд на Бориса.
— И что ты на меня уставился? Разве не сам меня учил? Покупай пиво быстрее! Я устала и замерзла.
Действуя как автомат, Борис сложил бутылки в сумку и двинулся к машине.
— Эй, молодой человек! — окликнула его продавщица. — Сдачу забыли…
— Отдайте ему, — он кивнул на старика.
Когда они поднялись в квартиру и выпили по кружке, Оля снова показалась Борису прежней, его Олей. Ее голос, ее мягкие, немного грустные интонации… Он уже готов был поверить, что случай со стариком — лишь запоздалая, болезненная, практически бессознательная реакция на
— Я не могу целоваться под надзором, — заявила она.
— Под каким надзором? — не понял Борис.
— А вот под каким! — Оля указала на висевший над пианино портрет матери Бориса. — Смотрит! И вообще, какого черта здесь портреты других женщин?
Прежде чем ошеломленный Борис успел остановить ее, она сорвала портрет, развернула к стене и поставила на крышку пианино.
— Вот так, — она обвила шею Бориса руками. — Теперь нас только двое… Целуй меня.
Борис осторожно разомкнул ее руки.
— Знаешь… По-моему, тебе лучше уйти.
— Ах, вот как?! Ну ладно, счастливо оставаться. Смотри не пожалей… Эллингтон!
Она ушла, громко хлопнув дверью. С болью и печалью Борис смотрел ей вслед.
16
Оля плакала. Она плакала от бессилия, от своей полной неспособности разобраться в происходящем. Вслед за приступами головной боли что-то непонятное и страшное обрушилось на нее. Сознание словно раскололось надвое, и кто-то чужой и враждебный пытался захватить управление — иногда вкрадчиво, иногда жестко и агрессивно. Самое худшее заключалось в том, что она не могла разделить свои состояния, не могла понять, где же она сама, что принадлежит ей, а что навязано. Да и есть ли чужой? Ведь это всего лишь… Когда-то, любопытства ради, она читала популярные книжки по психиатрии. Сейчас она разыскала их вновь, перелистала. Людей преследуют голоса… Отдаются команды, и человек уже не принадлежит себе. Шизофрения.
Но с Олей было не так. Никаких приказов никто не отдавал… Но как будто мерзкий паук пробегал в глубине ее мозга, касаясь лапами нервных окончаний. Разумный, злобный паук, вор памяти, знающий, чего он хочет, и умеющий манипулировать сознанием человека, точно послушным ему компьютером.
И это была бы, безусловно, шизофрения, если бы Оля в самом деле верила в существование такого паука. Но она знала, что чудовища нет … А есть вот это омерзительное ощущение прикосновения острожных и безжалостных лап изнутри. Этот быстрый шелестящий бег, мягкое тук-тук-тук-тук-тук, возвращение, проверка соединений, переналадка, снова проверка. Компьютер в порядке.
Но ничего не было в порядке… И дальше будет только хуже. Потому что паука нет. Если бы он был, от него можно было бы избавиться, его можно было бы изгнать или убить. Но его нет… Есть Оля Ракитина, она одна. Никаких мыслей, никаких чувств, кроме ее собственных. Можно бороться с врагом, но нельзя бороться с собой. Нельзя бороться даже с чуждым в себе, если не знаешь,
К несчастью, когда позвонил Борис, верх взял паук.
— Оля…
— Что тебе нужно?
— Оля, давай поговорим, давай попробуем…
— Ты уже попробовал!
— Ты не была такой. В ночь, когда мы познакомились…
— Мне было скучно. Ну и что?
Пауза.
— Так ты просто развлекалась?
— Отстань от меня! Как ты мне надоел…
— Оля… Когда я рассказывал тебе обо всем, что…
— Расскажи об этом психиатру. Все, я кладу трубку.
— Подожди!
— Не хочу я с тобой разговаривать… Я не одна, понятно? И не звони мне больше.
Она бросила трубку… И горько разрыдалась. Она не понимала, почему говорила с Борисом так. Что это, ее истинная сущность? Она действительно просто развлекалась, обманывая себя? Что ж, так бывало раньше, много раз бывало — случайные встречи ради развлечения. Она не святая. Да, так было… Но тогда не было самообмана. Почему же на сей раз ей понадобилось убеждать себя, что с Борисом все иначе?
Нет, она не убеждала себя. С ним все иначе … И нужно немедленно ехать к нему.
Она встала с кресла… Волна непереносимой головной боли швырнула ее обратно. Барьер… Не переступить. Она виновна. Она должна быть наказана.
Боль постепенно отступала, как морской отлив. Медленно возвращалась способность связно размышлять. Но она не размышляла; сняла телефонную трубку, набрала номер.
— Виктор Геннадьевич? Это Оля Ракитина.
— Здравствуй, — с теплотой в голосе отозвался старый учитель.
— Виктор Геннадьевич, могу я сейчас приехать к вам?
— Конечно! Пенсионерам свободного времени не занимать. Буду очень рад тебя видеть… Жаль вот, Мария Сергеевна на даче… Ну, ничего, посидим вдвоем, попьем чайку…
Денег у Оли оставалось немного, но она все же вызвала такси. Ничто не могло бы заставить ее сесть в автобус, там люди… А ей хотелось спрятаться от людей, подальше спрятаться. Так, чтобы никто посторонний не мог смотреть на нее — насколько это возможно.
Учитель встретил ее в домашнем халате, в тапочках. Глядя на его лицо, мало изменившееся со школьных лет, отвечая на его улыбку, Оля почувствовала себя спокойнее и увереннее.
По их давнему обыкновению, они сидели на кухне. Виктор Геннадьевич заварил свой фирменный чай, достал знаменитое варенье, которым по праву гордилась Мария Сергеевна. Оля расспрашивала учителя о жизни, о здоровье, обо всем понемногу. Но Виктор Геннадьевич видел, что она пришла не просто в гости, что-то гнетет ее… Что-то, к чему она никак не решается приступить. Он должен ей помочь.
— Оля, — сказал он, отложив старомодную ложечку с витым черенком. — Что-то у тебя не складывается, что-то не так… Давай-ка, рассказывай.
Она вздохнула так тяжко, что у него сжалось сердце.
— Виктор Геннадьевич, мы были в кинотеатре, в Dream Theater… Я и мой друг, Борис.
Он кивнул, не сводя с нее глаз.
— И что же интересного вы там увидели?
— Мы смотрели фильм, потом беседовали с владельцем кинотеатра.
— О, вот как…
— Все это… Очень странно. Виктор Геннадьевич, вы говорили о каких-то слухах, связанных с Dream Theater.
— Слухи — это слухи.
— Расскажите мне. Пожалуйста.