Фарадей
Шрифт:
В истории естествознания трудно найти более непримиримого ученого-материалиста, чем Фарадей. Понятно, что его внимание было приковано к этому вопросу до конца жизни. Он был глубоко убежден, что теория «actio in distans» является, в высшей степени вредной. Тиндаль рассказывает, что «эта мысль [о «действии на расстоянии»] беспокоила его и приводила в замешательство. В своих усилиях выйти из беспокойства он часто невольно восставал против предела, положенного человеческому уму. При этом он любил цитировать Ньютона и всегда повторял его замечательные слова: «Что тяготение должно быть врожденным, присущим и необходимым свойством материи, так что одно тело может взаимодействовать с другим на расстоянии через пустоту, без участия чего-то постороннего, при посредстве чего и через что их действие и сила могут быть передаваемы от одного к другому, — это мне кажется столь большим абсурдом,
До сих пор еще не закончилась борьба между сторонниками и противниками теории «actio in distans», являющейся по определению известного русского ученого О. Д. Хвольсона «одним из наиболее вредных учений, когда-либо господствовавших в физике и тормозивших ее развитие». Также и среди советских ученых не установилось еще единого общего мнения по атому вопросу.
Исследования Фарадея, как следует из всего сказанного выше, носили до этого периода исключительно экспериментальный характер. Но было бы неправильно утверждать, как делают противники теоретических взглядов Фарадея, что вообще его исследования не выходили за пределы опытного естествознания. Начиная с одиннадцатой серии, Фарадей, накопивший к тому времени огромный фактический материал, предпринимает серьезные и решительные шаги к теоретическому осмыслению результатов своих работ. Действительно, к этому времени и самый характер исследований и вся область в целом, ими освещавшаяся, неизбежно вели его к теоретическим обобщениям.
Вот что писал Фарадей во вступлении к трактату «Об индукции»:
«Учение об электричестве находится на той стадии, когда каждый из его отделов требует экспериментального изучения не только в целях обнаружения новых явлений, но — что в данный момент гораздо более существенно — в целях усовершенствования способов создания уже известных эффектов и, следовательно, более точного определения основ действия этой самой замечательной и универсальной силы в природе. Для тех исследователей, которые, отдаваясь своей работе с энтузиазмом, тем не менее с осторожностью сочетают опыт с аналогиями, — для исследователей, которые с недоверием относятся к своим собственным предвзятым мнениям, отдают предпочтение факту перед теорией, не слишком поспешно делают обобщения и на каждом шагу согласны проверять свои суждения, — для всех них ни одна отрасль знания не представляет такого прекрасного и благодарного поля для открытий, как эта. Это вполне подтверждается успехами, достигнутыми в области электричества за последние тридцать лет. Химия и учение о магнетизме одна за другим признали господствующее влияние электричества, и весьма вероятно, что все явления, обусловленные свойствами неорганической материи, а может быть и большинство тех, которые относятся к растительной и животной жизни, окажутся в конце концов ему подчиненными».
Самым важным в учении об электричестве Фарадей считал явление индукции: «Среди различного рода проявлений, по каковым признакам принято подразделять электричество, нет, я полагаю, ни одного, которое превосходило бы или хотя бы было сравнимо с эффектом, получившим имя индукции. Она играет наибольшую роль во всех электрических явлениях, участвуя, повидимому, в любом из них, и, действительно, носит характер первейшего существенного и основного начала. Изучение индукции является настолько важным, что без более глубокого понимания ее природы нельзя, мне кажется, значительно продвинуться вперед. Каким же иным путем можно надеяться понять ту гармонию, или даже единство действий, которое несомненно управляет возбуждением электричества с помощью трения, химических реакций, тепла, магнитного влияния, испарения и даже живого организма».
Вот почему Фарадей придавал проблеме электрической индукции такое важное значение и в течение двух лет (1837–1838 годы) неустанно занимался ее изучением.
После трактата «Об индукции» четырнадцатая серия Фарадея была посвящена «природе электрической силы или сил» и «связи между электрическими и магнитными силами». Эта серия касается частных вопросов теории о природе электричества и является заключением к первому тому, изданному в 1839 году.
Обращает на себя внимание тщательная датировка Фарадеем сбоих работ. Каждая из них имеет, как правило, три даты: первая отмечает день окончания работы, вторая — день представления Королевскому обществу, третья — день доклада. Наученный опытом, Фарадей знает, к чему может привести неточность,
Фарадей отдавал себе полный отчет в том, что им внесен весьма значительный вклад в науку. Его заслуги давно уже были достойно отмечены многочисленными научными организациями всего мира [17] .
Но, издавая свои работы, он не останавливался мыслью на том, что они имеют большое историческое значение. Говоря об «обстоятельствах», побудивших его «собрать в один том те четырнадцать серий экспериментальных исследований, которые последовательно появлялись в «Philosophical Transactions», он подчеркивает, что «главной причиной было желание предоставить возможность тем, кто пожелал бы их иметь, приобретать по умеренной цене полное собрание этих докладов, снабженное указателем», и тут же просит извинения у читателей, что предложенный том не представляет собой цельного монографического произведения.
17
На первой странице I тома его публикаций под именем Фарадея значатся следующие титулы: доктор юридических наук, член Королевского общества, профессор химии Королевского института, член-корреспондент Королевских и Имперских Академий наук Парижа, Петербурга, Флоренции, Копенгагена, Берлина, Геттингена, Модены, Стокгольма, Палермо и т. д.
Семнадцатая серия «Опытных исследований» Фарадея помечена 19 декабря 1839 года. После нее Фарадей ничего не публиковал до 1843 года. Резкий упадок сил вызвал длительный кризис, в течение которого Фарадей совершенно лишился работоспособности.
Болезнь. Путешествие. Новые открытия
Первые признаки переутомления обнаружились, как уже было сказано, в 1835 году. С целью отдыха и лечения Фарадею пришлось поехать в Швейцарию, хотя вообще ездить за границу он не любил и делал это редко. Однако поездка не сразу вернула ему утерянные силы. В течение двух лет он ничего не опубликовал и вынужден был принять государственную пенсию.
Пенсия была получена благодаря заботам друзей, которые, имея связи в высших кругах, добились, чтобы труды Фарадея, достойно оцененные всем миром, были отмечены также и английским правительством. Уместно остановиться на некоторых, весьма характерных моментах, связанных с получением этой пенсии.
Сам Фарадей о пенсии не думал. Он считал себя еще вполне трудоспособным и полагал, что собственными силами может «заработать себе средства к жизни». Когда он узнал, что имеется предварительное решение о выдаче ему пенсии, он от нее отказался.
Джемсу Соутсу, который также принимал активное участие в хлопотах о пенсии, Фарадей писал: «Надеюсь, вы не подумаете, что я не ценю вашей доброжелательности или ваших стараний быть мне полезным, если я заявлю вам о своем нежелании принять пенсию, пока я еще в силах зарабатывать себе средства к жизни. Не делайте из этого поспешных заключений о моих взглядах. Напротив, я нахожу, что правительство поступает совершенно справедливо, награждая и поддерживая ученых. Я также охотно верю, что мои скромные заслуги будут достойны подобной оценки, коль скоро им уже хотят назначить награду. Люди науки не поступают неправильно, принимая подобного рода пенсии; однако я не приму никакой награды за услуги, действительно оказанные мной: я сам еще в состоянии заработать себе средства к жизни».
Сознание собственной трудоспособности было не единственной причиной, толкавшей Фарадея к отказу от предложенной пенсии. Не меньшее значение имело принципиальное отношение власть имущих к ученым и к заботам о них. Фарадей имел возможность убедиться, как мало интересовались правительственные круги достижениями отечественной науки, а часто и совсем не знали знаменитых ученых своей страны.
Все же, по настоянию близких людей, Фарадей согласился пойти к премьер-министру, лорду Мельбурну, для переговоров относительно пенсии. Это произошло 26 октября 1835 года. Впоследствии в прессе появился следующий отчет о разговоре Фарадея с министром.