Фарамунд
Шрифт:
Первыми ехали Тревор и Редьярд. Из людской выскочила Клотильда, бросилась к Тревору, хватала за сапог, что-то лепетала. После похищения Лютеции служанка не находила себе места, кляла себя за то, что послушалась госпожу и уехала подготавливать им комнаты. Будь она с госпожой, она бы там голыми руками разорвала бы негодяя, посмевшего прикоснуться к ее госпоже...
Лица Тревора и Редьярда были темнее тучи. Редьярд рассерженно крикнул еще с седла:
— Где Лютеция?
Злые слова застыли на языке Фарамунда. Тревор слез с коня, как обломок скалы сползает с горы, медленно повернулся
Этот, напротив, взглянул на Фарамунда с таким сочувствием, что тот задохнулся, снова ощутил в горле подступающий ком. В груди растекалось жжение, боль. Он шагнул к старому воину, тот распахнул руки, больше похожие на медвежьи лапы. Фарамунд шагнул в них, припал к его груди, слезы хлынули разом, словно копились всю ночь и ждали только, когда откроется запруда.
Тревор похлопывал его по спине, не выпуская из объятий. Над ухом гудел расстроенный голос:
— А мы уже договорились с конунгом, что он пропустит нас через его земли и даже даст для сопровождения два десятка воинов!.. А от его владений до римских земель, где отыщется ее родня, рукой подать... Как на крыльях летели обратно!.. Но на месте крепости Свена застали одни руины... Хорошо, слух уже пошел, что эти руины, как и все деревни вокруг, уже твои...
Фарамунд стискивал челюсти, но в глазах защипало. Слезы хлынули ручьем. Он всхлипнул, его трясло, зарыдал в отчаянии:
— За что меня так?.. Я же все сделал!.. Нет, это я виноват!!!.. Почему не взял эту проклятую крепость Свена сам... Тогда бы никто не сумел...
Тревор, который сперва слушал с недоумением, затем чуть отстранил его на вытянутый руках, сказал с изумлением:
— Ну... а я думал, что тебе напоминать, что она тебе жизнь спасла... Правда, и ты ей спас... однажды, но, во-первых, разбойники ее и не собирались убивать, а во-вторых, она тебя сберегла, по крайней мере, трижды!.. К тому же я тоже собирался не раз перехватить твою глотку и бросить в лесу, чтоб лишнюю тяжесть не тащить, и чтоб задурно хлеб не ел...
Рыдания все еще сотрясали Фарамунда, но он стиснул зубы, молчал, только слезы бежали по лицу, капали на грудь. Редьярд в сторонке разговаривал с Громыхало и Вехульдом, но Фарамунд чувствовал на себе его подозрительный взгляд.
Воинов повели в трапезную, коней разобрали и потащили к полупустой конюшне. Фарамунд едва снова не впал в оцепенение, но по двору забухали тяжелые шаги, словно галопом несся каменный бык, в холл вбежал красный, запыхавшийся Громыхало.
— Рекс!.. Есть новости.
— Нашелся? — вскрикнул Фарамунд.
— Он приехал сам, — сообщил Громыхало. — Троих коней загнал, говорит, пока скакал без передыху!.. Далеко, видать...
— Где он?
— У колодца. Упал, пьет, как жаба на солнце. Вести сюда, рекс?
Фарамунд уловил удивленные взгляды Тревора и Редьярда. Редьярд ни за что не станет звать его рексом, понятно, да и Тревор начнет избегать называть его высоким титулом, на что ему, Фарамунду, сейчас наплевать, сердце рвется от боли, когда представляет, как томится эта чистая пташка в когтях ястреба...
В груди запекло,
— Вытряхните одежду. За обедом решим, что нам делать дальше. Похоже, мы отыскали, где Лютеция! А теперь... клянусь всеми силами, я не оставлю ее в чужих руках.
Глава 16
Управляющий, оставшийся еще от Лаурса, усадил Тревора и Редьярда в общей трапезной за стол напротив Фарамунда. Рядом с вождем сидели Громыхало и Вехульд. Громыхало внимательно и с недоверием присматривался к Тревору, словно смотрелся в зеркало, такой же квадратный, угловатый, массивный, даже волосы у обоих как у диких кабанов щетина — густые и короткие.
Унгардлик снова долго и жадно пил воду, не прикасаясь к вину или пиву, лишь тогда рухнул за стол. Худое лицо, изборожденное глубокими морщинами, посветлело, когда увидел жареное мясо, птицу,
— Шесть суток во рту ни крошки, — признался он сиплым простуженным голосом. — С седел не слезали... У Савигорда три бурга, еще четыре города ему платят по коммендациям! К тому же он мог увезти Лютецию в одно из своих сел...
Фарамунд выкрикнул зло:
— Рассказывай все! Подробно. Пропустишь хоть слово...
— Ее увез, — объяснял Унгардлик, — как говорят уцелевшие, бросив поперек седла, всадник на огромном белом жеребце. По описанию походит на Савигорда — второго такого гиганта поискать!.. Остальные с ним на черных конях, все с одинаковыми мечами и щитами. Вороные, как известно, самые быстрые кони на свете, а что у всех одинаковые мечи и щиты, это значит, что Савигорд бросил на похищение Лютеции свою отборную дружину!
— А остальные его люди?
— Либо полегли, пока брали крепость, либо на подхвате... Когда мы пустились было в погоню, только их и рубили!.. Значит, Савигорд оставил их как заграждение. А его конный отряд несся, как птицы... Мы их преследовали трое суток, потом потеряли след.
Тревор ел быстро, жадно, но иногда словно забывал жевать, глаза невидяще устремлялись в пространство, снова спохватывался, мясо исчезало, словно сухой кустарник при лесном пожаре, а кости трещали на острых зубах и вылетали, как из камнедробилки, мелкими сухими осколками. Редьярд насыщался неспешно, стараясь не выказывать голода.
— Если мы знаем, где бург Савигорда... — начал он осторожно, но Унгардлик прервал:
— Я же говорил, у него три бурга! К тому же следы вели вообще в сторону, как говорят, его военного лагеря. У него пятьсот воинов, все прошли с ним через десяток сражений.
— Всего пятьсот, — процедил Фарамунд с ненавистью. — Всего лишь!
Громыхало поинтересовался:
— Что будем делать, рекс? Поднимать людей?
Унгардлик осушил кубок с вином, поднялся, его поддержали под руки, с трудом вылез из-за стола, а из зала вышел, придерживаясь за стенку.
Слуги подали на стол только что запеченное в тесте оленье мясо, поставили кувшины с вином.
Тревор кивнул одобрительно, ему наполнили кубок первому. Он вытащил из-за пояса громадный нож, умело вырезал часть бока с ребрами, ухватил обеими руками.