Фарцовщик: деньги не пахнут. Том 1
Шрифт:
На светло-коричневой, почти кремовой стене, вытянулась тень. От полуденного солнца.
Надо же. Я все это время мотался. Туда-сюда. А еще только полдень.
Коричневая тяжелая дверь номера. Металлические циферки. Изящные. Я надавил на ручку. Открыл. И сразу увидел Цикаду.
Она сидела за столиком. В гостевой комнате. Пила фруктовый сок из бокала. Смотрела на стену. Ко мне повернулась в профиль.
— Как тебя зовут на самом деле? — спросил я. Вошел в комнату. Сел напротив.
Цикада не смотрела на меня.
— А тебе какая разница? Деньги принес?
Я достал доллары. Положил на стол. Перед Цикадой.
— Ну как? Разница есть. Цикада — это насекомое. Которое не жалко. Летает себе в ночи. Можно придавить его. И все, нет больше. А у человека имя есть. Данное при рождении. Его так просто не раздавишь. Да и платить лучше. Человеку. Чем насекомому.
Девушка промолчала. Цапнула доллары лапкой. Спрятала в декольте.
Одета, кстати, по-другому. Обтягивающее яркое красное платье. Выше колен.
Не вульгарное. Очень даже симпатичное. Подчеркивающее все прелести фигуры.
Она и накрасилась по-другому. Розовая помада. Тоже яркая. Бархотки туши на ресницах. Подводка. Глаза просто завораживают. Притягивают.
Красотка. Ради которой и душу можно отдать. Нет, не устоит мой куратор. Точно не устоит.
Любой мужик не устоял бы. Перед такой. Если не евнух.
— Ну, ты что? Здесь будешь сидеть? — спросила она. — Иди уже. Чего маячишь?
Я мотнул подбородком на дверь.
— Нет, это ты иди. За ним. Я еще тут останусь. Подготовиться надо.
Цикада посмотрела на мой рюкзак. Облизала ярко-розовые губы.
— Ты его не…
Я усмехнулся.
— Я же не совсем конченый. Мне делать нечего, что ли? Офицера госбезопасности валить. Нет, мне другое надо. Приручить. Ты иди. Постарайся за полчаса все дело решить. Максимум за час. Поставь на транзисторе тихую музыку. Не громкую. Если услышишь посторонние звуки — щелчки, стуки, шорохи, — постарайся отвлечь его.
Цикада кивнула. Встала, вышла. В номере тоже пушистые ковры. Но перед дверью ее каблуки громко застучали.
— Меня зовут Полина, — сказала она. Напоследок. И вышла.
Я посидел. Чуток. Чтобы сосредоточиться. Потом бросился в спальню. Огляделся.
Где бы спрятать магнитофон? Лучше незаметно. Чтобы у Грешникова не возникли лишние мысли.
Я заглянул под кровать. Да, точно. Сюда. Ковер густой. Укроет. Сверху можно положить еще коврик. А шнур пустить под ковром.
Я достал магнитофон. Осмотрел. Хорошая вещь. Улучшенная. Множество стрелок-индикаторов. Кнопочки, рычажки. Ролики для вставки пленки. Сквозной канал с тремя головками. Почти как студийная аппаратура.
Так, где тут запись звука. Да тут даже «реверс» есть. Надо же. Умеет крутить катушку и назад. И вперед.
Но сначала надо попробовать. Я положил магнитофон под кровать. Спрятал. Включил запись звука.
Лег на мягкую кровать. Сказал негромко: «А-а-а!». Подвигал туловищем. Кровать чуточку скрипнула.
Слез. Достал магнитофон. Выключил запись. Перемотал пленку. Включил.
Сначала тишина. Потом приглушенное: «А-а-а!». Голос мой. Узнать можно.
Я снова спрятал магнитофон. Встал. Осмотрел комнату. Нет, не видно. Включил запись.
И вышел из номера. В конце коридора увидел дежурную. Спросил жестами, где свободный номер? Она указала влево.
Я открыл пятьсот тридцать четвертый. Только зашел, как услышал вдали голос Грешникова:
— Что же такого важного ты хочешь сказать, милая?
Каблучки Полины зацокали по паркету. Потом стихли. Это девушка ступила на ковер. Они шли к пятьсот тридцать седьмому номеру.
— Сейчас увидишь, милый, — ответила Цикада.
Глава 25
Картина
Следующие сорок минут я сидел в укрытии. Ждал.
Не сидел на месте. А торопливо ходил по гостевой комнате. Туда-сюда. Иногда грыз ногти. От волнения.
Дверь запер на ключ. Каждую секунду ждал, что в номер начнет ломиться разъяренный Грешников. Со звериным рыком: «Подставить меня вздумал, сука?!».
Но нет. Все тихо и спокойно. Чтобы отвлечься, я осмотрел номер. Точно такой же, как и пятьсот тридцать седьмой.
Правда, занавески и коврики другого цвета. Зеленые, с красными и оранжевым шарами. Испещренными черными точками. Вроде арбуза, что ли?
Я включил телевизор. Цветной «Электрон 705». О пульте еще и не слыхивали. Я покрутил ручку переключения каналов.
Показывали передачу «Твоя ленинская библиотека». На другом канале чуть интереснее для меня. «Экономические резервы социализма». Диктор утверждал, что мы развиваемся бешеными темпами. Я машинально переключил еще. Фильм «Почему снег белый?». На фоне — быт деревни зимой.
Я оставил этот канал. Прекрасные пейзажи. Успокаивают.
Время шло. Никто не вламывался в номер. Все тихо. Наконец, я услышал шум в коридоре.
Подошел к двери. Прислушался. Прижал ухо к зазору. Между дверью и косяком. В ухо сразу подул легкий сквознячок.
— Мы еще встретимся, милая, — слащавый голос Грешникова. Довольный. Получил свое, кобелина. — Я тебя навещу.
Стук закрываемой двери. Легкие шаги по коридору. Приглушенные ковром. Потом еле слышно, потому что вдали:
— Как дела, Любаша? Одиссея так и не видела? — бодрым беззаботным тоном. — Ну хорошо. Сиди, работай. Солдат сидит, в служба идет.
И довольно расхохотался. Потом смех утих вдали.