Фармацевт
Шрифт:
– Да вы, что? – возмущенно воскликнула девчонка, – Как я буду работать в одном помещении с мужчиной?! Миша узнает, меня убьет!
Мама переглянулась с тётей Машей, и они дружно засмеялись, через несколько секунд я тоже к ним присоединился.
Девушка непонимающе смотрела на нас, пока не поняла в чем причина смеха.
Залившись румянцем, она сказала, что раз уж этот Гребнев будет работать санитаром, то пусть остается, а все остальные должны немедленно покинуть помещение.
Мама и её подруга, все еще смеясь, двинули на выход, сообщив, что будут меня ждать в отделении.
Домой
– Сколько будешь думать? – наконец, не выдержал я. – Если нравится, покупай. Молодая красивая женщина должна хорошо одеваться.
Мама явно засмущалась.
– Ой, Витя, ты уж скажешь, молодая. Какая я молодая? Скоро тридцать пять лет исполнится.
Я засмеялся.
– Разве тридцать пять лет – возраст? Смотри, как на тебя мужчины заглядываются. Только намекни, сразу замуж позовут.
Мама нахмурилась, улыбка ушла с её лица.
– Витя, ты знаешь, что единственного сына у матери не могут забрать в армию, особенно если первый сын у неё там погиб? – тихо спросила она.
Я пожал плечами.
– Вроде, что-то такое слышал.
– Так вот, пока тебе двадцать семь лет не исполнится, я о замужестве даже слышать не хочу. Ведь если у меня появится муж, тебя смогут забрить в армию.
Я огляделся в поисках любопытных ушей, но рядом никого не было.
– Мама, магазин не место, где об этом можно говорить. Покупай платье, раз оно так тебе понравилось, а дома вернемся к этому разговору.
– Ох, Витька, – вздохнула мама. – Я тебя временами начинаю бояться, Два месяца назад был мальчишка, как мальчишка, нес всякую ахинею, самопалы мастерил, а сейчас ничего в тебе от этого мальчишки не осталось. Комнату сам убираешь. И в кого ты такой серьезный? Колька, папаша твой, честно сказать, дурак дураком был. Да и я не лучше. Семнадцать лет, что я понимала. Повелась на красивое лицо, да фигуру. А в результате осталась одна в двадцать один год с двумя детьми на руках. А Коля испарился на просторах Советского Союза. Завербовался на Дальний Восток и с концами.
– Однако! – мысленно воскликнул я. – Какие разговоры мама со мной завела, раньше такого никогда не рассказывала. Видимо дошло, что сын резко повзрослел.
Затем была долгая процедура примерки. Продавщица косилась на меня, когда слушал мои комментарии по поводу очередного платья. Видимо, она никогда не видела пятнадцатилетнего парнишку со знанием дела комментирующего недостатки и достоинства очередного наряда. В конце концов, платье мы купили и потопали домой.
– Ну, вот, – печально вздохнула мама, когда переступила порог квартиры. – Собиралась сыну рубашку новую купить, а вместо него купила платье.
– Купила и хорошо, давно пора начать уделять себе внимание, хватит об этом говорить, лучше пообедаем, а то есть хочется не по-детски.
– Сейчас-сейчас, – засуетилась мама, бросив сверток на диван, и, переодевшись, загремела кастрюлями.
После обеда я ушел к себе и лёг на кровать. Однако спать почему-то не хотелось. Покрутившись, я встал и начал перебирать немногие книжки, стоявшие на полке. Кроме «Волшебника Изумрудного города» там еще стояли русские народные сказки, и «Страна Багровых туч» Стругацких, зачитанная до дыр и со штампом школьной библиотеки. Видимо, Витька каким-то образом ухитрился её спереть. И я даже вспомнил каким. Уединившись между стеллажами, он запихал книгу в брюки и сильней затянул ремень, чтобы томик не провалился дальше. После чего благополучно вынес из библиотеки.
Плюнув на книги, решил почитать прессу.
Газет мы не выписывали, потому, что мама приносила их с работы, притом в таком количестве, что нам не нужна была другая растопка для печек.
Забравшись в кладовку, вытащил небольшую стопку газет «Советская Россия» и начал знакомиться с последними новостями.
Увы, надолго меня не хватило. Казенный язык отбил желание читать моментально. Еще несколько минут занимался известной игрой, представляя в голове парочку, занимающуюся сексом, читал газетные заголовки. Иногда получалось смешно, но тоже быстро надоело, возраст видимо не тот для таких игр.
В это время из окна раздался голос Валерки Лебедева. Видимо, он явился с практики опять подшофе и давал концерт соседям.
– На заливе тает лед весною,И деревья скоро расцветут,Только под конвоем нас с тобоюВ лагеря этапом повезут.Снова эти крытые вагоныИ колес унылый перебой,Снова опустевшие перроныИ собак конвойных злобный вой…Пел он, нещадно терзая гитарные струны.
– Выйти, что ли, посидеть на улице, – подумал я и, надев сандалеты на босу ногу, вышел из квартиры.
На этот раз Валеркин концерт собрал большую аудиторию. Несколько девчонок и парней, рассевшись на куче не распиленных брёвен, внимали местному барду.
– Валера, – надув губы, недовольно заметила Карамышева, когда Лебедев закончил с очередной тюремной темой. – Ты все поёшь про зэков и тюрьму. Спой лучше что-нибудь о любви.
– Для тебя, Нина, все, что хочешь, спою, – заверил Валера и, улыбнувшись, сверкнул накладной золотой фиксой. Еще вчера её не было. После чего тронул струны и негромко запел, не сводя глаз с Нины.
– Опять мне снится сон, один и тот же сонОн вертится в моём сознанье словно колесо…Я слушал давно не слышанную песню и думал.
– А ведь не хуже Осина получается у дворового певца. Жаль, конечно, но сопьётся парень, скорее всего. Хотя может этого и не случится, всяко в жизни бывает.
Пока я думал о будущем своего соседа, Нина Карамышева пересела ближе ко мне.
– Витя, ты говорил, что сможешь со мной в выходной сходить позагорать, – утвердительно спросила она.