Фарватер Чижика

Щепетнев Василий Павлович

— Стильная машина. Сменить на что-то поновее не планируете?

— Он в хорошей форме, мой «ЗИМ». Нет, менять не стану. Но он останется в моём доме в Черноземске. А здесь да, здесь придется обзавестись другим авто.

— За победу на чемпионате дают «Волгу»?

— Дают возможность купить. Впрочем, призовых хватит с избытком. Всего-то и нужно — победить.

«Бентли» остановился.

Приехали.

Девочки уже ждали.

Ради их спокойствия я расстарался — сыграл вариант Карпова в испанской партии, и на двадцать девятом ходу позиция черных, которыми играл Купрейчик, рассыпалась.

Но и преследователь, Балашов, тоже выиграл свою партию.

Интрига, интрига, интрига.

Провожая Лису и Пантеру, я заверил, что всё будет хорошо.

Они поверили.

Или сделали вид, что поверили.

Мне верить можно.

Я и сам себе верю.

Всегда.

Авторское

отступлениеВ школьных учебниках Миши Чижика обещали, что они, четвероклассники, будут жить при коммунизме, который обязательно наступит в 1980 году. Обязательно! Партия сказала, а партия слов на ветер не бросает! Нет, это не будет расцвет коммунизма, а только начало, но начало хорошее: бесплатная коммуналка, бесплатный общественный транспорт, бесплатный общепит, пятичасовой рабочий день и т.д. и т.п.К семьдесят шестому году даже самые наивные люди поняли: вряд ли.Партия же распорядилась усилить работу с населением и доказать ему, населению, что человека украшают не иностранные штаны и дубленки, а скромность и самоотверженный труд.Кинокамера, магнитофон импортный, куртка замшевая и портсигар серебряный позиционировались как атрибут мещанина, рвача и хапуги.В газетах инициировали дискуссии на тему «Быть или казаться», «Зачем Дон Кихоту Мерседес?» и тому подобные. На сцены театров и экраны кинозалов стали выходить произведения, в которых рабочие отказывались от премий, а молодежь повально уезжала из столиц, из теплых благоустроенных квартир в тайгу, в бараки и палатки, но не ради денег, ни Боже ж мой, а исключительно проверить себя в тяжелых условиях. Романтика и запах тайги! Сама мысль, что смысл работы — материальный достаток, казалась кощунственной. Смысл работы — сама работа!Пьеса Эдуарда Володарского «Уходя, оглянись» была поставлена во МХАТе в 1976 году. Фильм «Вторая попытка Виктора Крохина», в основе которого та же пьеса, снят год спустя, была и телеверсия спектакля 1981 года.).Наряду с героями, покорявшими БАМ, были люди, которые жили и хорошо, и вольготно. Тот же Эдуард Володарский вспоминал, что отчисления от спектаклей составляли четыре тысячи рублей в месяц (и потому деньги, получаемые Чижиком за оперу вовсе не фантастические), что позволяло ему иметь те блага, которые для остальных оставались символами мещанства. Или загадочный Виктор Луи, имевший несколько автомобилей — «Форд», «Мерседес», «Порше», «Вольво» и др, и регулярно посещавший страны, с которыми у Советского Союза не было дипломатических отношений.Всяко было.Почему, собственно, советский инженер, учитель, врач или даже токарь не могут надеть замшевую куртку, сесть в собственный «Мерседес» и поехать в загородный ресторан отметить премию — такой вопрос не задавался.Он и сейчас не шибко-то задаётся. «Хотите денег — идите в бизнес».Десятки тысяч вакансий в больницах и школах, особенно сельских, свидетельствуют: да, ушли.До бизнеса, впрочем, дошли немногие.

Глава 19

23 декабря 1976 года, четверг

Экспромт Чижика

— Вы знаете, как возникла идея «Двенадцати стульев»? Валя Катаев, который к тому времени был уже довольно-таки известным писателем, получил от советской власти жилплощадь и решил обставить её со вкусом, по-одесски. Начал искать мебель. А с мебелью в те годы было сложно. Советские мебельные мастерские выпускали шкафы типа «Гей, славяне», грубой рыночной работы, что не радовало тонкую Валину душу. А мебель старую, мебель дореволюционную — поди, отыщи на десятом году революции. То есть была-то она была, да расползлась за эти годы в разные стороны. Один стул из гарнитура отдадут инвалиду войны, другой — в заготконтору, третий получит иностранец-инженер на время пребывания в Москве, четвертый и пятый — в учительскую Образцовой школы-семилетки имени Григория Котовского, и так далее. Валя о двенадцати стульях и не мечтал, да у него и комната была всего одна, правда, большая, но двенадцати стульям просто не нашлось бы в них места. Но шесть стульев и стол он купить хотел, и потратил немало времени и средств, осуществляя мечту. И вот когда, казалось, нашёл, договорился, и даже уплатил двадцать рублей задатка, владельца мебели арестовывают и отправляют на Соловки — операция «Трест», слышали?

— Читал, — ответил я Виктору Луи.

Мы ехали пустынной дорогой к дачному поселку Подмосковья. Не Переделкино, но не хуже, заверил меня Луи. По делу ехали.

— Владелец арестован, мебель конфискована и распределена среди работников ГеПеУ, начинай всё сначала. И Катаев решил написать роман о стульях, увёртливых, злокозненных стульях. Но самому писать было недосуг, поручил брату Жене, который, вместе с товарищем Файнзильбергом написали то, что написали. А Валентин Катаев обзавелся хорошей мебелью уже позже, в тридцатые. Новая мебель, новая жена, дача в Переделкине. С мебелью.

Виктор Луи проникся ко мне дружескими чувствами и решил помочь обставить московскую квартиру. И потому мы сейчас едем на дачу известного драматурга, который по случаю отъезда в Израиль распродает имущество, в том числе и первоклассную мебель.

— Конечно, претендентов много, но у вас большое преимущество: ведь вы готовы заплатить долларами, да не здесь, а там, — подбадривал меня Луи.

А меня подбадривать нужды не было. Я нисколько не унывал. Ситуация такова: ежегодно из страны уезжает немало людей. В один только Израиль пятнадцать тысяч человек. И уезжают налегке. Контейнер самого необходимого можно переправить малой скоростью из Одессы в Хайфу, но что такое контейнер? Конечно, большинство из эмигрантов — люди скромного достатка, но пять процентов смело можно отнести к зажиточному слою. Двести, триста семей. Преуспевающие врачи, юристы, артисты, художники, сценаристы, работники торговли, профессура. Все они — обладатели любовно собираемого имущества: дачи, дома, а в дачах и домах — мебель, книги, картины, посуда и прочие милые сердцу вещи. Жалко, жалко бросать нажитое. А что делать, если вдруг проснулась тяга к исторической родине и воссоединению? Продают, кто как может, это понятно, но рубли за рубеж вывозить нельзя, на доллары официально меняют самую малость, менять неофициально и невыгодно, и опасно, все они под колпаком, да и поменяв — как вывести? Ну да, ну да, бриллианты… Но мало-мальски крупные бриллианты наперечет, и личным досмотром на таможне не брезгают.

А тут — Чижик! Он может не только купить за валюту, он может доллары, марки и фунты перевести на ваш банковский счет в Тель-Авив, Вену или Париж. Надежно, выгодно, удобно. У вас нет счёта? Ну, есть у вашего брата, дяди, дедушке или к кому вы там едете в Израиль. Говорят, можно открыть счёт через Сохнут? Тем лучше, дядя дядей, а шекели врозь. Оно и надежнее.

Так получилось, что в Союзе рост благосостояния трудящихся опережает рост производства товаров широкого потребления. И потому приобрести хорошую вещь непросто. Директор магазина, завсклад, товаровед — сегодня в почёте. Цену диктует продавец, да.

Но на моём рынке иначе. Продавцов много, а таких, как я, с деньгами в заграничных банках — мало. А с теми, кто готов их потратить здесь, в Союзе, на мебель или на книги, совсем мало.

И потому если кто-то надеется облапошить Чижика, продав вещи по цене дефицита, да ещё срочно, хватай мешки — вокзал отходит, тот будет разочарован. Вас, продавцов, много, а я один. И, главное, не спешу. Не куплю сегодня — куплю завтра, через месяц, через год. Вас, продавцов, через год будет больше, чем сегодня, и много больше, как мне шепнул генерал Тритьяков. Советский Союз уже отменил выкупные платежи за образование, а в будущем намерен сделать большие поблажки на предмет числа отъезжающих. Не из одного только человеколюбия: взамен политики США ослабят действие поправки Джексона — Веника, и будут предоставлять нашей стране кое-какие поблажки в области кредитов и торговли.

Собственно, Тритьяков секрета не выдал, поскольку «Голос Америки» тоже поговаривал об этом.

Так зачем я еду на дачу будущего эмигранта? Затем, что нужно дать знать всем: да, Чижик готов купить мебель. Но только хорошую мебель. И цена по взаимному согласию, которое есть непротивление сторон. В очередь, сукины дети, в очередь! Чижик разборчив и скуп!

Но перед Виктором Луи своих коварных замыслов я не открывал. Я — нечаянно пригретый славой провинциал, от которого всем должна быть польза, в том числе и ему, Виктору Луи. Пусть думает так.

— Нравится? — спросил журналист.

— Что — нравится? — по-деревенски переспросил я.

— Машина.

Мы ехали на «Порше» — двухдверном кабриолете, небольшом, их ещё называют спортивными.

— Интересная, — вежливо сказал я. На самом деле в нём было тесно как в хрущевке после сталинки «ЗИМа». Особенно тесно сейчас, зимой: журналист в дубленке, я в пальто, что привез из Парижа.

— На хорошей дороге развивает все двести пятьдесят в час, — с гордостью сказал Луи.

Дорога, по которой мы ехали, была хороша. Лучше, чем между Сосновкой и Чернозёмском. Свободна от снега, и видно, что чистят её регулярно. Москва же! Но журналист не гнал, ехал на семидесяти, за что я был признателен.

— У нас в Чернозёмске до двухсот пятидесяти не разгонишься. Негде, — ответил я.

— Да и тут негде, — ответил журналист, — а просто приятно знать, что — можешь! Я её купил за деньги от «Двадцати писем другу», кстати.

— Вы писатель? Не читал, извините. Не попадалась.

— Да и не могла попасться. Нет, писал не я. Светлана Аллилуева.

— Аллилуева?

— Дочка Сталина. Я помог ей с публикацией, получил комиссионные, и купил её. «Порше».

— Её? Порше — она?

— Машина — она. Я с детства привык — машина. Не автомобиль. Мечтал о машине. В Москве тогда были «Паккарды», «Кадиллаки», «Мерседесы»…