Фата-Моргана 2
Шрифт:
– Гм… Они слушают музыку.
– Хорошо. А потом?
– Потом они разговаривают. Ты прекрасно знаешь, что Виктор может говорить.
– Не зови его Виктором,-истерично взвыла Аманда. Она замолчала, но быстро пришла в себя и добавила мягким, нежным голосом с ироничной ноткой,– таким образом, значит, они. слушают музыку, беседуют. Ты не думаешь, что они должны заниматься и другими вещами?
– Может быть. Я думаю, что он сможет также, плохо ли, хорошо ли, сыграть в покер или в шахматы…
– Какой ты наивный, Джон! Я говорю совсем о другом, о другом! Ты понимаешь меня? Джон отшатнулся
– Берегись, Аманда! Ты переходишь все границы!
– Она сама это сказала! – с триумфом воскликнула Аманда.
– Ты лжешь! Она не могла сказать тебе такое!
– Тем не менее, это правда.
– Ты, должно быть, неправильно ее поняла.
– Ничего подобного. Послушай, Эдит определенно мне в этом не призналась, но я сама все прекрасно поняла. Вчера я почувствовала это по некоторым намекам, которые только мы, женщины, способны понять. Я бы скорее умерла; чем позволила этому чудовищу прикоснуться ко мне.
– Прошу тебя,– взмолился Джон.– Прекрати говорить глупости. Она обожала своего мужа, он мертв, но она не может смириться с тем, что его не стало в ее жизни. Она может сойти с ума перед его фотографией.
– Это не фотография,– сказала Аманда, чеканя каждое слово.-То, что Эдит прячет под замком, отнюдь не фотография.
– Согласен! – радостно воскликнул Джон.– Это не фотография. Это автомат, у него в груди шестеренки. Соматический двойник – назовем его так, если ты хочешь, но для нее он Виктор, пойми ты. Мыспорили об этом уже тысячу раз. Ты, Аманда, из-за гипнофена все видишь в извращенном свете и теперь не нашла ничего лучшего, как очернить мою сестру.
Аманда пожала плечами и отошла к окну.
– Оставь меня,– сказала она хриплым голосом.– Ты испортил мне день. Поди прочь!
Ответом ей были приглушенные шаги по ковру и гневный хлопок дверью.
Аманда еще немного постояла у окна. Потолок подрагивал от тяжелых шагов Джона на террасе. Она отодвинула занавеску и посмотрела на небо, на золотую сферу заходящего солнца.
Джон очень изменился. Он уже совсем не тот, каким был раньше. Злой, резкий не только при разговоре, но и в поведении. Она, должно быть, тоже изменилась. Наверное, поэтому Джон и отдалился от нее. Кто в этом виноват? Джон? Она сама? Или обстоятельства? Она уже ничего не понимала. У нее, Аманды, слишком маленькое сердце, чтобы надеяться победить мир, в котором можно или прекратить существование в тридцать пять лет, или остаться в окружении бессчетного количества различных сервомеханизмов, которые не'позволяют вам даже пальцем пошевелить. Как, как убить время? Чем заняться? Как не умереть от скуки в этом океане вялости, изнеженности и монотонности? Любой досуг через полчаса или час надоест и начинает казаться пошлым и ничтожным.
– Вам нужно чем-то заняться, у вас должно быть какое-нибудь хобби,– посоветовал ей однажды доктор Шют. Это рассмешило Аманду. Хобби – это полумерка, уловка. Хобби? Но вся Вселенная, разве это не гигантское и забавное хобби? Миллионы поэтов, художников, спортсменов, музыкантов, ученых, летчиков, чемпионов – разве все они – не толпа дешевых комедиантов, которые делают вид, что чем-то интересуются, чем-то заняты, чтобы не сойти с ума?
Доктор Шют абсолютно ничего не понимает. Что она чувствует,
Аманда поерзала в кресле, устраиваясь удобнее, вытянула ноги.
– Возможно, Эдит и счастлива,– сказала она себе. И тотчас же позавидовала бездушию, которое истощает жизнь Эдит.
Сигарета с гипнофеном лежала на столике, стоило только протянуть руку. Аманда приласкала ее взглядом. Джон ушел, можно зажечь ее и накуриться вдоволь.
Она начала вспоминать. Пятнадцать лет назад, летом 2138 года, они познакомились. Счастливое, прекрасное лето. Казалось, оно никогда не кончится. Она любила гулять по пустынному пляжу Порт Нельсон, бегать по побережью, залитому лучами солнца, вдыхать запахи моря.
Аманда жадно затянулась несколько раз. И вот уже море здесь, на стене, и кресло становится все мягче и уютнее, и огромные волны набегают одна на другую и разбиваются о глыбы пористого туфа. Она чувствует теплый песок под ногами, она ощущает свою пьянящую молодость. А потом… Джон, его низкий прерывистый голос. Он бежит за ней. Комната исчезла, картина на стене стирается. Аманда погружается в окружающую ее голубизну, тонет в звенящей и светящейся лазурной Вселенной. Рука Джона ласкает ее плечо, тяжелая теплая рука, а потом они падают навзничь в набегающие волны.
Море ласково омывает гальку.
Эдит жила близ Вердена, в пятидесяти милях от Нью-Брэндона. У нее был большой старомодный дом, напоминающий стиль последователей ле Корбюзье. Южный фасад на высоте второго этажа рассекался широким навесом. Овальные газоны, дорожки из гравия,– все это немного напоминало автозаправочную станцию конца двадцатого века.
Джон пролетел над трансканадской железной дорогой. Миновав Верден, он слегка повернул влево, и через две мили на границе Манитобы и Саскачевана перед ним возник красно-белый дом Эдит.
Эдит почти тотчас же открыла брату дверь, Они прошли в зал, уселись на диван. Эдит улыбнулась, Джон взял ее руку в свои, погладил.
– Эдит,– он не знал, как начать разговор.
Они поговорили о погоде, о морозе, о недавно выпавшем снеге.
– Да,– сказала Эдит,– Виктор любит снег, но мы все-таки не выходим на улицу.
Джон внимательно посмотрел ей в лицо. У Эдит был светлый и живой взгляд, она вовсе не походила на помешанную.
– Ты хорошо себя чувствуешь, а? – он разговаривал с ней, как с ребенком.– Если тебе что-нибудь нужно, то скажи мне…
– О, нет, у меня все хорошо,-ответила она, поправляя свободной рукой волосы. Потом она добавила,– Виктор тоже чувствует себя хорошо. Ты никогда не спрашиваешь о нем.
Джон почувствовал ком в горле.
– Ты права, Эдит. Как дела у Виктора? Лицо сестры сразу же засветилось.
– Он прекрасно себя чувствует, Джон,– ее голос моментально стал веселым, нежным и мелодичным.– О, Джон, зайди к нему. Он в своем кабинете. Виктор будет очень рад тебе…
Это повторялось каждый раз, когда Джон приезжал к сестре. Наступало мгновение, и она делала ему абсурдное, невыносимое предложение: поговорить с Виктором, пожать ему руку, разыгрывать бесполезную и жалкую комедию.