Фатальное колесо. На все четыре стороны
Шрифт:
Так, вчерашняя «Правда». Старая добрая «Правда», два ордена Ленина слева, «Пролетарии всех стран соединяйтесь», «Газета основана…», «Орган Центрального Комитета…», номер, дата, «Цена 3 коп.». Недорого.
Я хрюкнул.
– Что, Витя? – Дядечка оживился.
Я показал пальцем на муравья, присохшего в левом верхнем углу газеты. Дядечка поморщился.
– Вот здесь, прочитай, пожалуйста. – Он ткнул пальцем-сарделькой в заголовок передовицы.
Я с шумом втянул воздух и начал представление:
– За-я-вле-ни-е, –
Дядечка недоуменно посмотрел на директора. У Веры Семеновны кровь медленно отливала от застывшего лица. Глаза начинали превращаться в две зловещие щелочки – известная примета! Всей школе, между прочим, известная.
– Караваев!
– …Пра-ви…
– Вы ничего не напутали, Вера Семеновна?
Шлепок ладони по директорскому столу. Звякнула ни в чем не повинная чернильница.
– Караваев! Хватит валять дурака!
– …тель-ства! – бодро закончил я. – Фу-у!
Разве что пот рукой со лба не вытер.
Поднял глаза на пухлое создание в голубой рубашке.
Ну вот – лживого доброжелательства как не бывало. Растерянность, задумчивость, досада, какие-то догадки, предположения, оцепенение, опять растерянность – как в калейдоскопе. Что угодно, только не слащавое благодушие.
Теперь можно и пообщаться.
– Я готов говорить с вами, – медленно, с расстановкой произношу и с удовольствием наблюдаю, как лживый мужичок слегка вздрагивает. – Только один на один. Без посторонних.
В его глазах мелькает страх. Будто присохший к газете муравей заговорил человеческим голосом. Да, с выдержкой у вас, товарищ, не все в порядке.
Мы синхронно переводим взгляд на Веру Семеновну.
Соляной столб!
Красивая все-таки женщина. Величавая русская красота. Даже в оцепенении прекрасна. Она вдруг с шумом отодвигает кресло, встает и решительно выходит из кабинета. Без особого приглашения.
Вот так. Я поворачиваюсь к мужику:
– Вы не представились.
Он судорожно сглатывает.
– Мои данные вам известны. Мне ваши – нет. Я слушаю.
– Стар… Кх… Кх!.. – Ну откашляйся, откашляйся, прочисть горлышко. – Старший оперуполномоченный Комитета государственной безопасности СССР капитан Гришко Степан Андреевич.
Ни фига себе, «старший», какая честь!
– Степан Андреевич, присядьте.
Да что он на меня вылупился, как на говорящую мартышку? Хотя понять его можно. Глазами видит малявку-первоклассника. А ушами слышит что-то невообразимое. Наверное, мало кто из ныне живущих организмов так с ним разговаривает.
– Вам удобнее общаться стоя?
Плюхнулся на стул напротив. Жалобно скрипнули пружины.
– Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, – специально называю его старинным званием времен Великой Отечественной, – я готов сообщить о каналах связи, по которым
Откидываюсь на стуле, складываю руки на груди и пристально смотрю ему в глаза.
– Только пешком я туда не пойду. Ребенок, знаете ли…
Несмотря на относительно солидный чин, Степан Андреевич прибыли-с в школу на троллейбусе.
Фи, какой моветон!
На тралике я могу и без него покататься. Вот хочу на машине с ветерком – так вынь да положь! Капитан даже быкануть попробовал. Типа «сопляк, с кем разговариваешь…». Шоу под названием «Гэбня показывает окровавлённые клыки свои».
Сопляк, говоришь? Ты даже не представляешь, насколько ты прав!
Прервав его гневную чекистскую тираду, я вдруг оглушительно, во весь голос заревел. Со вкусом, натурально, со слезами и соплями. Легко так получилось. Видимо, детскому организму тоже несладко приходится. Каково это – носить в себе взрослое изуверское сознание?
А когда услышал топот ног за дверью, свалился на пол и, указывая рукой на оторопевшего «злодея», стал отползать в дальний угол комнаты по директорской ковровой дорожке. При этом вставляя между плаксивыми руладами что-то вроде: «Не надо… Дяденька, не бей… Больше не буду…».
Вот такую картину и зафиксировал ворвавшийся в кабинет высший педагогический состав школы. Отвратительную, скажем прямо, картину. Скандал заминали долго. Успели и машину вызвать, которую я вожделел, и школьного медика, задолбавшую меня своей ваткой с нашатырем.
А когда в этой карусели мы с капитаном опять случайно остались один на один, я, резко прервав судорожные всхлипы, спокойным голосом спросил: «Еще вопросы есть?» И тут же захлюпал опять, так как надолго нас одних уже не оставляли.
Таким образом, на «Волге» зловещего черного цвета я все-таки прокатился.
Очередная мелкая и ненужная победа.
Но самолюбие потешила.
Глава 8
На черной машине
Мы внимательно рассматривали друг друга.
Я искал, к чему придраться. Хотя бы по внешним признакам – в плане возможной антипатии.
И не находил.
Стройный подтянутый мужчина лет сорока. Костюм, галстук, темно-серая рубашка, черные туфли – все обыденно, без вызова, но сидит как влитое. Невыразительное худое лицо. Чуть усталое, незагорелое. Красавцем не назовешь. Серые спокойные глаза. Умные. Смотрит не мигая. Эмоций – никаких. Просто смотрит. Как на табурет. Мне почему-то это нравится.