Фауст: о возможном
Шрифт:
– У тебя есть вопрос, на который ты бы хотела получить ответ? – обратился он к Кате.
– Что?
– Смотри, – он вытянул вперед руку и разжал сжатый до этого кулак. На его ладони сидело маленькое насекомое, похожее на божью коровку. Жучок светился в темноте ровным фиолетовым светом.
– Это светлячок? Какой красивый!
– Не совсем. Это жук-мудрец. Считается, что он знает все на свете и может ответить на любой вопрос. Только ответит он в том случае, если его не ловить специально, а если он сам окажется рядом, сам найдет спрашивающего. Этого я только что снял с дерева, он полз рядом с твоей ногой.
– То есть я могу спросить все, что мне хочется?
– Да. Сформулируй свой вопрос таким образом, чтобы на него можно было ответить либо «ДА», либо «НЕТ». Если ответ утвердительный,
Катя стала перебирать в уме волновавшие ее вопросы. Оказалось, ее столько всего интересовало! Потом вопросы от глобальных, касающихся всего человечества в общем, стали более частными: Катя сосредоточилась только на своей жизни. В ее жизни ее больше всего интересовало, сможет ли она найти такого человека, с которым она сможет жить долго и счастливо, почти как в сказке. Но только Катя все-таки не отвлекалась от мысли о том, что жизнь и сказка очень разные, поэтому она постаралась конкретизировать понятие «как в сказке». Она думала, что для того, чтобы жить с человеком долго и счастливо, нужно учитывать множество психологических моментов. Она понимала, что прежде чем это «долго и счастливо» наступит, пройдет период времени, наполненный не самыми приятными впечатлениями. От страстной любви до совместной жизни путь нелегкий. И ведь просто хорошо узнать друг друга – это еще далеко не все. Нельзя сказать, что Катя верила в предопределенность любви, в то, что счастливо можно жить только с одним единственным человеком на свете. Она считала, что создание отношений требует усилий и что счастье союза определяет любовь, которую мало испытать, ее еще нужно сохранить.
– Ну что, придумала? – монах прервал Катины размышления. Она секунду поколебалась и неуверенно ответила:
– Да. А можно только один вопрос? – спросила Катя, наблюдая, как жучок бегает по ладони монаха.
– Если, ответив на первый вопрос, жук-мудрец не улетит, то можно задавать еще вопрос.
– Хорошо, я готова. – Монах протянул Кате свою ладонь, и жучок, щекотно перебирая ножками, переполз на Катину руку. Жучок был теплым и походил из-за этого на маленькую лампочку.
– Теперь произнеси вслух свой вопрос.
Катя посмотрела на жучка и проговорила:
– Смогу ли я найти свое призвание в жизни? – В последний момент она засмущалась и спросила не то, что волновало ее больше всего. Жучок тут же из фиолетового стал синим.
– Жучок говорит «да», – прокомментировал монах.
Жучок снова стал фиолетовым. Катя ждала, что он улетит с ее ладони, но жучок замер на месте. Помня, что жучок сам решает, на сколько вопросов ему отвечать, Катя задала следующий вопрос. На этот раз спросила про мужчину, постаравшись как можно точнее сформулировать вопрос. Жучок не изменял свой цвет несколько секунд, словно раздумывал над ответом, но потом загорелся синим. Сменив свой цвет вновь на фиолетовый, насекомое растопырило половинки своего панциря и взлетело с Катиной ладони.
– А нет у вас тут жучка, который скажет, сколько по времени будут исполняться мои желания? – обрадованная предсказаниями, Катя была расположена баловаться и шутить. Монах ответил на вопрос сдержанной улыбкой и продолжал серьезным тоном:
– На первый вопрос ты вполне можешь ответить сама. Поиск своего, как ты его назвала, призвания очень во многом зависит от тебя. Чтобы найти, нужно искать. То есть нужно прислушиваться к своим желаниям, определять их, пытаться понять, как можно достичь желаемого. Судьба очень часто подсказывает тем, кто внимателен и умеет видеть ее подсказки. Они могут быть самые разнообразные. Иногда достаточно просто оглянуться вокруг, и ответ придет сам собой. Чем, например, ты хотела бы заниматься?
– Не знаю, я как-то всерьез об этом не думала. У меня есть мечты, но я привыкла считать их лишь мечтами, которые помогают мне поднимать себе настроение, но сделать хоть что-то из того, о чем я мечтаю, делом своей жизни, или хотя бы делом определенного периода своей жизни, это вряд ли.
– Ты не веришь в себя. – Эти слова монах произнес жестко, утвердительно. Кате стало грустно. Он прав, она не верит в себя. Катя привыкла, что мир реальный накладывает на нее лишь обязательства, совсем не оставляя пространства ее желаниям. Но ей недоставало сил (или, скорее, было просто лень) попытаться совместить необходимое с желаемым: например, если необходимо зарабатывать деньги, то начать зарабатывать их тем делом, которое долгое время считаешь лишь увлечением. Катю воспитали так, что она не сомневалось: это невозможно.
– А с этим можно что-нибудь сделать? Можно научить меня верить в себя?
– Ты это умеешь, – ответил монах. – Просто боишься снова попробовать. – Монах говорил так, словно Катя раньше все знала и умела, а потом вдруг по какой-то причине забыла. Он намекал, что она знает, где оказалась, потом говорил что-то еще в том же духе, теперь вот говорит, что она умеет быть уверенной в себе, то есть быть борцом, хозяином жизни, если вспомнить все относящиеся сюда синонимы, но опять же боится снова попробовать. Катя чувствовала, что что-то здесь не так, что неспроста оказалась она здесь, что этот монах пытается внедрить в ее рассудок какие-то мудрые мысли. Все неспроста. И что это место кажется ей таким знакомым, словно она не раз бывала здесь раньше. Катя изо всех сил напрягала память, но ответ упорно не хотел приходить.
Катя лежала на душистом сене, вдыхала легкий аромат чистых простыней, думала. Логика снова пробудилась, и Кате мучительно захотелось внести в свое положение определенность, захотелось все объяснить, и тем самым разрушить царящую над всем атмосферу чудесного. Особенно Катю мучил вопрос о том, кто такой монах. Хотя она была уверена, что никогда и нигде не могла его раньше видеть, но ее не покидало ощущение, что они были с ним близки, что знали друг друга, что их связывало что-то сильное, какое-то многогранное чувство обеспечивало между ними связь, которая тянулась сквозь время. Кате даже стало казаться, что он настолько ей дорог, потому что он каким-то образом является ею самой, словно он воплотившееся в человеческом теле ее второе «Я». Логика начала судорожно искать объяснений. Стараясь успокоить свои нервы и заглушить слишком громкий требовательный голос логики, Катя, как за соломинку, ухватилась за мысль, что монах действительно является воплощением ее внутреннего «Я», а все происходящее здесь просто сон. Во сне часто подсознание «оживает» и, используя образы, подсказывает что-то спящему, помогает решить проблемы, порой даже предсказывает события будущего. Значит, не исключено, что Катя просто видит сон, но при этом может отличить этот сон от действительности. Однако от этой, казалось бы, утешительной мысли Кате стало грустно. Она подумала, что если это сон, то, засни она здесь, почти совершенно точно проснется в реальности, в которой все разладилось, в которой все такое однообразное и серое. И, к тому же, неизвестно, будет ли у нее еще возможность узнать что-то, что она может узнать только здесь. Кате казалось, что узнать это очень для нее важно. И, засыпая, она успела пожелать проснуться в этой комнатке на этой сенной подстилке.
Проснувшись, Катя несколько секунд лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Но теперь ее пугало не то, что все случившееся накануне окажется сном, а то, что она откроет глаза и снова окажется в этом странном лесу с этим странным незнакомым, но родным монахом. Ей было страшно, потому что если это был не сон, то, возможно, у нее есть основания для паники. Или, как минимум, основания переживать за свое психическое здоровье. Собрав всю свою волю, Катя пошевелила рукой. Ладонь тут же ощутила под простыней колючесть сухих травинок. Катя резко открыла глаза: по лестнице бесшумно спускался монах.
Завтрак был довольно простой, но плотный. Сначала монах разложил в две большие миски какие-то травы, смешанные с нарезанными фруктами. Потом вынес из дома цыпленка, к счастью, уже разделанного: смотреть, как монах убивает и терзает тушку бедной птицы, у Кати не хватило бы духу. Они жарили на костре небольшие куски мяса и съедали, запивая чистой ключевой водой. Как-то странно было есть мясо в этом диком мире. Катю даже немного мучила совесть: то, что кажется простым и естественным в цивилизованном человеческом мире, здесь стало восприниматься как что-то дикое. После завтрака монах сказал: