Фаворит. Том 1. Его императрица
Шрифт:
– Ты на што ж это тревогу нам учиняешь?
Мирович прикладом его по лбу – хрясь!
– А доколе государя нашего томить будешь?
Выстроив солдат, Мирович увлекал их за собой – на форт, внутри которого содержался император Иоанн Антонович. Солдаты повиновались механически, плохо соображая, что делают и во имя чего делают?.. Секретная команда секретного форта запросила у идущих пароль. Мирович пароля не знал.
– Идем вас брать! – отвечал он истошно.
Приставы Лука Чекин и Данила Власьев многие годы, что охраняли Иоанна, жили за стенами форта, как живут звери в клетке. Им
– Что делать учнем? – спросил Чекин.
– Стрельнем, Лука… для порядку!
Под их пулями солдаты гуртом сбежались в укрытие, где хранились пожарные ведра и насосы. Мировича спрашивали:
– Где вид у тебя на такие поступки? Ох, беда наша тяжкая: сами-то мы неграмотны, люди подневольные. Но – боимся: как бы нам за себя, поручик, несчастными всем не сделаться…
Мирович выхватил из-за обшлага подложный манифест, составленный от имени Иоанна, и, завывая, начал читать. Не вняв высокой риторике, солдаты слушали его не ахти как понятливо. Мирович велел прикатить с бастиона пушку, сам затолкал в нее ядро, суетливо сыпанул побольше пороху. Уговаривал:
– Вот государя вызволим, он всем деньгами отвалит, домой вернемся богатеньки… хорошо заживем, миленькие!
При виде пушки Чекин и Власьев перекрестились:
– Пора тайную инструкцию сполнять…
Узник, облаченный в длинную рубаху, давно не стиранную, проснулся от шума в крепости и сидел на постели. Увидев вбегающих стражей, резко отпрянул в угол, и клинки скользнули мимо, а шпага в руке Власьева переломилась, уткнувшись в каменную стенку. Власьев схватил узника в охапку, крича:
– Язви его, Лука! Язви скоряе…
Первый удар распорол плечевые мышцы, но Иоанн, проявив силу, какой от него не ждали, опрокинул Власьева навзничь. Голыми руками стал хватать длинный клинок Чекина.
– Э, не умеешь ты! – сказал Власьев. – Дака я…
Лезвие с хрустом вошло в тело. Иоанн закричал.
– Глубже сунь… глубже, – советовал Чекин.
Власьев вторично погрузил клинок. Иоанн, медленно оседая на пол, хватал своих убийц за ноги. Собачья тоска по этой проклятой жизни светилась в затухающих глазах императора. Чекин треснул его ногою по голове:
– Добей! Добей, и по домам разъедемся…
Мертв! Офицеры дружно обратились к иконе:
– Господи, на все воля твоя…
После этого сдались. Мирович расплакался:
– За что же вы, звери, душу-то невинную погубили?
– По долгу присяжному. А ты кто таков?
– Я сам по себе, – отвечал Мирович, опускаясь на колени. Поцеловав ногу убитого, он велел класть мертвеца на кровать и нести во двор вместе с кроватью.
Сырой туман еще покрывал двери Шлиссельбурга; в этом гиблом тумане, будто привидения, медленно выступали солдаты, воздев над собой кровать с убитым императором. За ними шел Мирович, салютуя шпагой, следом, как тени, двигались и сами убийцы. Кровать поставили на землю, а Мирович перед фронтом объявил:
– Вот, братцы, император ваш. Вы не виноваты, ибо не ведали, что я умыслил. Один за всех и отвечу…
На галерею выбрался окровавленный комендант Бередников:
– Да что вы тут лижетесь с ним? Он же вас, братцы, погубил! Спасайте честь свою – хватайте его, пока не поздно…
Туман распался. Из города прибыл в крепость генерал Римский-Корсаков, он сразу же накинул на мертвеца офицерскую епанчу, велел оттащить его в тень под стенку, а Мировичу сказал:
– Сволочь! Если своя башка не дорога, так хотя бы о солдатских подумал: им-то каково под палки идти?..
…По указанию Никиты Панина императора закопали на крепостном дворе, выбрав местечко неприметное, где не слишком пекло солнце, где росла крапива погуще. Власьева и Чекина он наделил каждого по семь тысяч рублей, наказав строжайше:
– Теперь скройтесь, чтоб и духу вашего не было. А что видели, даже детям и внукам своим не сказывать. Бывать в городах не можете. Встречаться меж собою вам тоже нельзя. Лучше будет, если сразу монашеское пострижение примете. Пошли вон!..
В окне – страшное зарево: всю ночь пылал Кронштадт.
Утром пришла в столицу галера, осыпанная пеплом, офицеры доложили, что пожар уничтожил 1 300 зданий:
– Кронштадта нет! Все надо строить заново. Хорошо, что отказала Миниху в деньгах для Рогервика.
– Эти полмиллиона дать морякам, – распорядилась Екатерина.
Кронштадт сгорел на пятый день после ее возвращения из Прибалтики. Следствие о «шлиссельбуржской нелепе» было уже закончено. В подложном манифесте Мировича она прочла о себе, что мужа извела («опоен смертным ядом»), что родственникам в Германии отправила 25 миллионов золотом и «чрез свои природные слабости желала взять в мужья подданного своего Григория Орлова, за что она конечно пред Страшным Судом никак не оправдаетца».
– Как-нибудь оправдаюсь… не твоя забота!
Духовенство предложило подвергнуть Мировича самой жестокой пытке, но Екатерина яростно воспротивилась:
– При пытке Мирович скажет не то, что было, а то, что вам от него слышать хочется. К тому же, – добавила она, – мученье дела не ускорит, а напротив, замедлит. Пытаемый должен лечиться долго, чтобы на эшафоте в целостном виде предстать…
Мирович и без пыток ничего не утаивал. Его спросили: кто надоумил покуситься на возмущение в Шлиссельбурге? Подпоручик сразу же указал на гетмана Кирилла Разумовского:
– Вот его сиятельство сидит… с него и началось!
Разумовского это потрясло:
– Ах ты, ехиднин сын! Одумайся, паршивец…
– А не ты ли, граф, совет мне дал, чтобы я, с других молодцов примеры беря, фортуну за чупрыну хватал покрепче?
О причинах, побудивших его к «нелепе», Мирович четко ответил в четырех пунктах. Первый: хотел бывать в комнатах, где жила императрица, но его туда не пускали. Второй: хотел танцевать во дворце и оперы слушать, какие знатным персонам доступны, но в театр придворный тоже не попал. Третий: не имел в обществе желанного почтения. Четвертый: по челобитьям, поданным царице о нуждах своих, получал отказы с «наддранием», а это ему обидно… Вяземский распорядился о приискании палача: