Фаворитки
Шрифт:
Бианка пожала руку Пьетро. Это был ответ.
— Благодарю, — прошептал он. — О, как я люблю вас, Бианка!..
— Молчите!.. Такие слова в Божьем доме!..
— А разве Господь оскорбится подобными словами? Моя любовь, Бианка, чиста, чиста, как ваше сердце. Я ищу не одной вашей нежности, я ищу вашей дорогой руки, которую сжимаю в своей и прошу ее навеки. Я люблю вас не только как любовник, но и как супруг.
Бианка тем легче отдалась своей любви к Буонавентури, что она считала его одним из сыновей банкира Сальвиатти,
— Нам снился сладостный сон, — сказала она, — его следует забыть. Мой отец никогда не согласится отдать меня за вас. Прощайте!
— Прощайте! — печально произнес он. — Вы прогоняете меня!
— Я не гоню вас, друг мой, но к чему продолжать связь, которая обречена заранее. Поверьте, Пьетро, если я отказываюсь видеться с вами, то я никогда не перестану любить вас.
— Жестокая, вы меня любите, но будете женой другого?
— Моя ли вина, если я не принадлежу себе? Моя ли вина, что я должна повиноваться родным?
— О, да будет проклят тот день, в который я узнал вас, если я узнал только для того, чтобы расстаться с вами!.. Что будет со мной, когда я останусь одиноким на свете?..
Он плакал… и его слезы смешивались со слезами молодой девушки, которая нежно склонилась к нему; он страстно сжимал ее в своих объятиях.
— Ты гонишь меня! — повторял он. — Ты гонишь меня!
Упоенная звуком его голоса, сжигаемая его поцелуями, она не имела силы оттолкнуть его…
Но дуэнья Стефания караулила в соседней комнате. Она тоже когда-то была молодой и вспомнила, что влюбленные иногда говорят слишком много, когда не говорят ни слова. И она поспешила к ним, обеспокоенная.
Бианка, вся дрожа, отстранилась от Пьетро.
— Время идет, молодой синьор, — сказала она, — церемония скоро кончится. Вам пора уходить.
— Уже? — воскликнул Пьетро.
— Уже! — прошептала Бианка.
— Уже, — улыбаясь, повторила дуэнья. — Вот уже три часа, как вы вместе! Пойдемте, молодой синьор, вы ведь не захотите причинить печали нашей дорогой барышне. Отец ее, благородный Бартолеми Капелло и синьора Лукреция Гримани, ее мачеха, беспокоились, когда уезжали, об ее здоровье, они, без сомнения, поспешат с возвращением… Что с нами будет, великий Боже, если они здесь вас застанут?!
Рассуждения старухи были справедливы; Пьетро понял это и ушел.
Он был в отчаянии. Не столько от того, что так быстро кончилось свидание, как от мысли, что не смог получить иного. А ведь такая хорошенькая девушка!.. Какая жалость!
Наш честолюбивый герой флорентиец инстинктивно чувствовал в ней не только любовницу, но и целое состояние… Между тем дуэнья сказала правду: праздник обручения дожа с Адриатикой завершался, Буцентавр вошел в город, сопровождаемый целой флотилией лодок и галер.
В этот час все самое знатное и богатое население Венеции усаживалось за столы, которые ломились от изобилия и роскоши.
Вздохнув, Пьетро Буонавентури направился к расположенной на Пиацетти, возле моста, гостинице, где он обыкновенно съедал свой скромный обед.
Он кончал есть, когда маленький негр, одетый в мавританский костюм, вошел в залу гостиницы и, подойдя прямо к нему, сказал вполголоса:
— Вы кавалер Пьетро Буонавентури?
— Я, — ответил Пьетро.
— Угодно вам пойти со мной?
— Куда?
— Там увидите.
Пьетро колебался. Но в конце концов, чего ему было бояться? Подобного рода лакеи в большинстве случаев принадлежали куртизанкам, так что понятно, что флорентийца ожидало какое-нибудь любовное приключение.
— Хорошо, — сказал он. — Я иду с тобой.
Через несколько минут он вслед за негритенком дошел до герцогского дворца, к тому месту Пиацетти, где останавливались гондолы, и без помощи своего проводника, который любезно предлагал ему руку, соскочил с каменных ступеней в гондолу.
Пьетро Буонавентури рассудил правильно: его приглашала женщина, и когда он вступил в каюту гондолы, где ждала его эта женщина, он не мог сдержать восклицания восторга, такой прекрасной она показалась ему. В ее темных волосах, падавших волнами на плечи, дышала любовь, ее лебединая шея была мраморной белизны и сладострастно кругла, черные глаза метали пламя. Черты ее лица своим изяществом могли бы восхитить художника.
Ее красота дополнялась великолепным костюмом. Весь корсаж ее и головной убор были украшены золотом и драгоценными каменьями.
Она сидела на скамье, на которой могли поместиться двое.
— Садитесь рядом со мной, синьор Буонавентури, — сказала она молодому человеку.
Он ей повиновался; негритенок опустил поднятые занавески каюты, и лодка, удаляясь от пристани, заскользила по большому каналу, который тогда, как и теперь, был венецианским Гайд-парком.
Прошло несколько минут молчания.
Восхищенный, ослепленный, обвороженный этой женщиной, Пьетро, хотя скромность и не была его недостатком, не мог начать разговора…
Она смотрела на него с улыбкой и, казалось, наслаждалась его замешательством, приготовляясь в то же время на свободе к нападению.
Наконец она быстро проговорила:
— Не полагаете ли вы, синьор Буонавентури, что играете в опасную игру, волочась за дочерью одного из первых венецианских патрициев, и что если Бартолеми Капелло обнаружит вашу интригу с синьориной Бианкой, то вы можете в одно прекрасное утро отправиться в Совет десяти?
В самом начале этой речи Пьетро вздрогнул, когда же она была окончена, он вскочил бледный как смерть…