Фаворитки
Шрифт:
— Правду сказал Эвтиклес! — воскликнул он. — Ты, Фрина, удивительно прекрасна!
Диниасу оставалось только признать, что невиданное им столь же прекрасно, сколь виденное.
И он был согласен с убеждением поэта, ибо на другой день весело сказал ему:
— Ступай к моему казначею, мой милый, и возьми тысячу золотых монет.
«Что тысяча! — подумал Эвтиклес, заглушая вздох, в котором было больше алчности, нежели сожаления. — О Фрина! Если б я был Диниасом, то, платя не только по золотой монете, а по одному оболу за поцелуй всех твоих
И Фрина, между прочим, не забыла, что обещала Эвтиклесу.
По случаю или по ревнивому предчувствию в течение той недели, когда Диниас обладал прекрасной феспианкой, он не доставил ни одной возможности поэту приблизиться к ней. Она не выходила из того маленького домика, в котором он поместил ее, и сам он не покидал ее ни на минуту.
Но однажды утром Диниас должен был ехать по важному делу в Саламин.
Он еще не уехал, когда Эвтиклес был предупрежден одним из невольников, что Фрина желала бы с ним поговорить. Он не шел, а летел. Она была одета в то же самое платье, в котором он встретил ее в поле, — он был удивлен, снова встретив ее в такой простой одежде.
— Ты не понимаешь? — сказала она с нежной улыбкой. — Тебя принимает не любовница Диниаса, а простая девушка из Феспии.
Невольно поэт склонил голову при этих словах. Как будто читая в его мыслях, Фрина возразила:
— Ах, правда! Любовница Диниаса, быть может, не похожа на ту девушку. Я не кажусь тебе столь же привлекательной, как в то время, когда ты следил за моим веселым плесканием в воде озера?
Эвтиклес вздрогнул при сладостном воспоминании о первом свидании. Закрыв глаза как будто для того, чтобы оживить это воспоминание, он упал перед молодой женщиной и сжал ее в своих объятиях.
— Так что же, — продолжала она, отдаваясь его восторгам, — разве роза, потеряв свои шипы, потеряла и свой аромат? И кроме того, — в эту минуту она одарила его пламенным поцелуем, — клянусь тебе, что Диниас не научил меня…
— Чему?
— Любить.
Фрина умерла в 55 лет, и всегда она была очень любима; вокруг себя она всегда видела толпу обожателей, и потому только, что довольствовалась быть обожаемой за то, что дала ей природа, никогда не прибегая к пособию искусства; только раз в день она принимала ванну из чистой воды, ее красота имела потребность только лишь в ваннах.
И манеры и голос Фрины не имели ничего общего с другими подобными ей женщинами. В театре, на прогулке, на занятиях никогда не слыхивали, чтобы она громко смеялась с целью привлечь к себе внимание. Получив самое посредственное образование, она говорила мало, но, обладая умом, говорила только умные вещи. Она одевалась со вкусом и вместе с тем просто, кроме того, она была нравственна, скромна, и когда ее встречали на улице, то платье всегда плотно прикрывало ее шею…
И, кроме того, Фрина никогда не бывала в публичных банях. Только однажды она явилась голой: то было на празднике Нептуна в Элевзисе. Она
Народ знал, что она красавица, но знал это только по слухам; она сделала ему честь открытием своей красоты, и народ благодарил ее громкими рукоплесканиями.
Апелес, находившийся в это время там, до такой степени был восторжен таким соединением совершенств, что тогда же написал свою Венеру, выходящую из воды. После этого случая Фрина стала любовницей Гиперида.
Он был уже давно в нее влюблен, но был беден, а куртизанка назначала за свои ласки высокую цену, и он не осмеливался явиться к ней.
Случай, при котором ему пришлось присутствовать со всем народонаселением Афин, придал ему смелости.
Вечером Фрина была одна на террасе своего жилища, выходящего на маленькую речку, когда один из ее невольников возвестил ей о Гипериде.
Он любил ее, а она не знала даже его имени.
Но в этот день она была великодушна…
— Зови! — сказала она невольнику.
Гиперид явился. Ему было лет двадцать восемь или тридцать, не будучи красавцем, он не был и дурен. Он смело приблизился к ней, как человек, готовый победить или умереть…
Она показала ему на кресло и спросила:
— Кто ты?
— Тебе сказали, что меня зовут Гиперидом.
— Твое занятие?
— Я адвокат.
— Адвокат! — и Фрина сделала гримасу, повторив это слово.
— Ты их не любишь? — заметил Гиперид.
— Нет.
— Почему?
— Потому что один адвокат меня любит.
— Разве любить тебя преступление?
— Конечно, когда дурен, глуп и зол, как Евтихий.
— А так как это Евтихий, я разделяю с тобой твое отвращение, но не все же адвокаты дурны, глупы и злы…
— Наконец, чего же ты от меня хочешь?
— Я люблю тебя.
— О! О! И ты тоже.
— Тоже!.. Нет, я люблю тебя не так, как Евтихий. У меня есть сердце, у меня есть разум, я тебе посвящаю их.
Куртизанка презрительно пожала плечами.
— Сердце, разум, да что же я из них сделаю? Больше ты ничего не можешь мне предложить?
— Нет, я имею еще нечто.
— Что же?
— Мою кровь, Фрина. Я предлагаю тебе торг!
— Какой?
— Ты ненавидишь Евтихия… Отдай мне одну ночь, одну только… и я убью его.
Фрина несколько секунд смотрела в глаза Гипериду.
— Если б я тебя поймала на слове, то тебе было бы очень неловко.
— Попробуй.
— Хорошо, я принимаю, только я хочу назначить порядок условий. Убей Евтихия, тогда я подарю тебе не одну, а десять ночей.
— Десять невозможно, — возразил Гиперид. — Евтихий подлец: он не будет драться, что бы ни сказал я ему и что бы ни сделал, а потому я должен буду убить его без борьбы, следовательно, меня арестуют и заключат в тюрьму, а потом умертвят, как виновного в убийстве.