Фаворитки
Шрифт:
— И ты уверена, что долго будешь любить его?..
Анита произнесла эти слова с таким выражением, которое сокрушило Катарину, — в них слышалась полная безнадежность.
Старшая сестра смотрела на младшую. Не только сам голос Аниты, но и лицо ее, орошенное слезами, выражало глубокое страдание.
— Боже мой! — воскликнула Габриэли. — Ты все еще страдаешь, Анита? Где таится твоя боль?
— Здесь! — показала Анита на сердце.
— Нужно послать за доктором.
— Он не поможет мне.
— Кто же поможет?
— Ты.
— Я?
— Да,
— О!
— Не встречайся больше, прошу тебя, не встречайся с Даниэло Четтини!
— Почему?
— Потому… я должна признаться… потому, что этот Гаэтано Гваданьи, которого ты никогда не любила — ты сейчас сама сказала мне это, был любим мной… Да! Я любила его всей душой… И я была бы очень несчастна, — о да! — очень несчастна, ты же понимаешь, если бы, зная, как ты играла с тем, за кого я готова отдать всю свою кровь, я увидела, что ты играешь с его живой копией! Пойми, если бы ты хоть немного любила Даниэло Четтини, у меня не хватило бы духу смотреть теперь на ваши ласки, но я…
— Молчи!.. Довольно!.. Молчи!
Габриэли прижала к груди Аниту, которая упала перед ней на колени и поцелуями стирала слезы с ее лица.
Наступило молчание. Потом тихо, как бы говоря сама с собой, Катарина начала:
— Бедняжка! Бедняжка!.. Она любила Гаэтано!.. И поскольку она любила меня, она делала все, чтобы я… — И вдруг обратилась прямо к сестре. — Но почему же ты не сказала мне тогда? Ведь я не любила его, я бы…
Она замолкла не только потому, что воспротивилась Анита, но и потому, что сама устыдилась того, о чем хотела сказать.
— Правда, — прошептала она. — Ты не захотела бы моих объедков… Но сегодня ты имела право сказать… О нет! Я не возьму Даниэло Четтини и в любовники!.. И вот о чем я думаю! Почему мне показалось, что я люблю этого молодого человека? Разве я знаю, что такое любовь?.. Нет, хватит с меня. Даниэло Четтини не будет моим любовником. Но так как он нравится тебе, напоминая другого, надо, чтобы он стал не твоим любовником… ты не должна иметь любовников, Анита… а чтобы он стал твоим мужем.
Анита тихо склонила голову.
— Почему нет? — продолжала Катарина.
— Во-первых, потому что я старше его.
— Старше его? Который год этому мальчику? Двадцать шесть?
— А мне тридцать два.
— Что за беда, если на вид тебе двадцать пять. К тому же он желал меня, а я старше тебя…
— Предположим, что я ему понравлюсь, но его семейство тут же воспротивится…
— А на каком основании семейство воспротивится его женитьбе на такой прелестной и честной девушке, как ты? Был бы это потомок князя или какого-нибудь знатного вельможи, а то ведь сын нотариуса. Какое бы он имел право презирать сестру Габриэли?
— Но если его семейство не из благородных, оно, может быть, богато.
— Выходя замуж, ты также будешь богата… Будь спокойна, у меня достаточно денег, чтобы дать тебе большое приданое. — И она тотчас же прибавила: — А если у меня нет, инфант подарит.
— Наконец, — возразила она, — человеку нельзя внушить любовь подобно тому, как внушают ненависть!.. Даниэло Четтини влюблен в тебя.
— Полно, ты шутишь! Он влюблен в мою репутацию, влюблен из гордости, из моды. Ему хочется иметь право говорить повсюду: «Я был любовником Габриэли». Ты меня не убедишь, будто за полчаса я так пленила синьора Четтини, что теперь он видит одну только женщину в мире — меня. Будь спокойна, если я действительно нравлюсь Даниэло Четтини, то берусь его от этого вылечить.
— А что ты сделаешь?
— Это уж мое дело. Он должен прийти сегодня вечером, и я буду или очень несговорчива, или все устрою по твоему желанию.
— А он должен прийти сегодня вечером? И ты примешь его наедине?
— Конечно. Тебя это беспокоит? Или ты мне не доверяешь?
— О!
Анита поцеловала Катарину.
— Слушай, — сказала старшая сестра, — чтобы совсем успокоиться, хочешь стать невидимым свидетелем этого свидания?
— Нет, нет!
— А я говорю: да! Я хочу играть с тобой начистоту, так как ты боишься обмана. — И, не позволив сестре ответить, она, в свою очередь, нежно обняла ее. — И притом, — закончила Габриэли, — чем раньше ты увидишь его, тем скорее будешь счастлива. Ты и так уж довольно долго ждешь счастья, чтоб тебе продавать его.
Вечером, получив любезное приглашение, синьор Четтини, сгорая от нетерпения, явился к Габриэли. Лакей попросил его подождать.
— Госпожа еще не принимает.
Минута длилась час. Сидя в передней, Даниэло Четтини мог на свободе придумывать фразы, если имел в том надобность. Наконец лакей возвратился, синьор был впущен в будуар богини.
Но что сделалось с этой богиней, о Боже?.. Лежа на диване, с ногами, обутыми в теплые туфли, с головой, покрытой ночным чепчиком, она едва повернулась, когда лакей доложил о синьоре Даниэло Четтини.
Даниэло Четтини был изумлен, он ждал совсем не этого.
— Вы больны? — скромно спросил он.
— Да, — прошептала Габриэли.
— Но недавно вы были совершенно здоровы!
— Так только казалось… чисто внешне… К тому же мне не хотелось бы перед лордом Эстоном… Согласитесь, есть люди, с которыми надо быть сдержанным… Лорд Эстон страшно богат и великодушен.
Даниэло Четтини сразу прикусил язык.
— И если б, — продолжала кантатриса, — я не обещала принять вас сегодня вечером…
— Я тем более обязан вам за вашу доброту. Но что с вами? Быть может, внезапная мигрень?
— Нет, я страдаю желудком… Желчь беспокоит также… Скажите, какой у вас стул?
— Какой… Что у меня?!
— Я вас спрашиваю об этом потому, что при случае охотно предложу вам превосходное лекарство, которое я получила от знаменитого французского доктора. Посмотрите рецепт, он на камине. Это смесь из ипекакуаны, треть грана, гран меркурия, два грана алоэ, четыре ревеню и пять цитварного семени. Это принимается в печеном яблоке. Очень успокаивает.