Файл тм1
Шрифт:
Столько лет прошло, а космолёт с трупами солдат, как и в те далёкие дни любой транспорт с покойниками, называют груз 200. Интересно…, но в основном для философов и, я думаю, лингвистов. Да, армия в 21-ом веке теряла в мирное время, порой больше солдат, чем в локальных конфликтах. Тут, кстати, можете смело верить вашим учебникам – срочная служба, в конце концов, умерла, и локальные конфликты действительно очень быстро начали решать исключительно силами таких подразделений как «Кондор». Так что история Гадов, можно сказать, уходит своими корнями в глубь веков.
Нас определили в мотострелковую роту в Таджикистане. В горных районах. Даже не задумывайтесь, чего забыла мотострелковая рота в горах – может, штаб что-то напутал, а может дело в том, что из стрелкового у роты были только автоматы, а из мото, только раритетный хаммер командира роты. Но суть не в том. В первый же вечер службы, в нашей казарме появились господа Дедушки
Нас построили в линию и начали пробивать в грудь «бляхой». Это такое армейское развлечение, для дембелей уставших от ежедневной рутины нелёгкой их службы – пряжкой ремня с размаху били в грудь, и человек падал, хрипя от боли. Кто покрепче, быстро приходил в себя и снова вставал в строй, ожидая нового удара, а кто крепостью не отличался, мог и со сломанным ребром упасть. Мы с Андреем слышали об этой милой солдатской игре в «бляху», но вживую не видели. Так что некоторое время послушно стояли в строю таких же новобранцев. Когда очередь дошла до меня, ремень старослужащего солдатика мистическим образом вырвался из его рук, и бляха с хрустом врезалась ему же в лоб. В течение одной минуты мы положили на пол всех пятерых. В общем-то, почти без проблем, они не ожидали такой отдачи, и уделать их, оказалось не слишком трудно. Только один из них смог меня удивить и дать повод Андрею обоснованно выдавать мне поучительные речи ещё пару дней. Я ударил и попал в захват, после чего мир перевернулся вверх тормашками, а моя мясистая тушка врезалась спиной в металлическую кровать. Было больно, кстати. Сориентировался я быстро, но к этому времени Андрей уже вырубил всех, кто ещё был на ногах. Как он мне тут же пояснил, меня швырнули приёмом айкидо. И на эту тему он ещё пару дней мне на мозг капал. Пока я рычать не начал…, положив «дедушек» мы скрутили их простынями, немного попинали и вытащили на улицу. Там и бросили. А когда вернулись в барак, нас встретили восторженным рёвом. Даже те, кто в строю не стояли, так как служили около года, нас поздравили. Мы тогда даже подумали, что служба станет для нас лёгким и приятным времяпрепровождением. Ну, не всё так просто оказалось. Уже через полчаса в барак вломились три офицера – самые здоровые в роте, и десяток дедов пополам с дембелями. Нас пришли воспитывать. Как это тогда называлось в нашей части – методом хард хэндолегинга, последнее слово в армейской медицине, применительно к духам. Армейская молва, гарантировала сто процентное выздоровление духа от борзоватости, после всего одного курса.
Зачем-то они выбили дверь барака, стали опрокидывать койки и бить всех подряд, даже «черпакам» досталось. Мы смогли уложить двоих, сильно попортили лицевую часть одному, и ещё двоим нарисовали под очи ясны, с бешенства, да перепоя, шибко-шибко красные, по шикарному фингалу. На большее нас не хватило. Эти были куда круче, предыдущих. И драться умели виртуозно. Особенно офицеры. Всей казармой мы бы их, наверное, уложили, но такова армия – народ по углам прятался, дрались только братья Шиловы. Дрались отчаянно и, наверное, впервые так серьёзно. Победить не смогли. Не было у нас шансов против такого количества хороших бойцов. Нас быстро стреножили и отпинали до кровавых пузырей. После чего устроили полнейший разгром в казарме. Кому-то даже череп пробили, и парень уехал домой. А куда он ещё мёртвый-то? Только домой. Трупы в армии не служат.
Из казармы нас вытащили за ноги, хорошо помню как моя голова, считала все неровности и ступеньки. Бросили в местный карцер. Ну, официальное название у того помещение было естественно более приятным для слуха, на деле же – карцер. Два на два, голые, почему-то, всегда мокрые стены, железная дверь – всё как положено. Тусклая лампочка тоже имелась. Там мы провели остаток ночи, а утром, нас, замёрзших, голодных и избитых до потери пульса, вознамерились вернуть к несению строевой службы. Увы, наши тела пострадали гораздо сильнее, чем предполагалось вначале. Лейтенант лично пришёл на нас посмотреть. Оценил состояние, сиреневые разводы синяков расползшихся по лицам, красно-чёрным от запёкшейся крови и важно глянув на мордоворота сержанта, округлил глаза, после чего выразительно покрутил указательным пальцем у своего виска. Сержант пожал могучими плечами и рассеянно развёл руками. Отчего я рухнул с тихим, но, довольно таки жалобным стоном - в тот момент, сержант меня под руку держал, что бы я не упал. Он меня тут же поднял на ноги, к сожалению, в сознание, я от этого пришёл только частично. Глаза открылись, а вот ноги я чувствовать перестал.
Следующие две недели мы провели в местном лазарете.
Вопреки романам о жизни доблестных солдат, находящих в армейском лазарете любовь или безумный
Мы не особенно печалились своим положением. Всё произошедшее грамотно, в красках показало нам, какой будет эта служба, чего нам ждать. Так что мы старались не падать духом и набираться сил, понимая, что худшее ещё впереди. Ни я, ни Андрей не имели привычки сдаваться. Не умели мы и отступать. Не знаю, что бы там случилось, как бы всё закончилось – даже не хочу строить догадок. Только всё обернулось не так, как мы ожидали.
В часть мы уже не вернулись.
Однажды утром в палату пришёл доктор и два квадратных джентльмена в военной форме. Джентльмены были густо украшены планками орденов (очень странными, на всех имелся крошечный рельеф – летящая птичка непонятной принадлежности), наградными ленточками и имели морды очень кирпичные, да глаза стальные. Лица в шрамах. И погоны, каких нам видеть, не приходилось даже в кино.
– Поздравляем. – Сказал тогда один из них. Лежали мы на соседних койках – переглянулись. Признаюсь испуганно. Просто таким тоном и голосом не поздравляют, а о приговоре сообщают. Пожизненном. Впрочем, примерно так оно и было. Кондор – это навсегда. – Лекс, введи их в курс дела. Доктор, всех пациентов из палаты нужно убрать.
– Но… - Заикнулся было наш док, по обыкновению небритый и слегка косой.
Квадратный парень раз на него глянул, и док тут же метнулся к дверям. Высунулся в коридор и громким рёвом потребовал явиться медбратьев и даже Клаву. В течение нескольких минут палату очистили от людей. Первый солдат непонятной принадлежности вышел за дверь и, надо полагать заблокировал её собственным телом. Второй, Лекс, встал у подножья коек и зачитал нам речь. К тому времени как он закончил мы оба были бледнее своих бинтов, но присутствия духа старались не терять. И всё же, когда эти двое покинули палату, Андрей тихо прохрипел:
– Пи…ц нам Серёга…
Я тогда только кивнуть сумел – слов не было, а глотка ссохлась и слиплась.
С того дня нас официально зачислили в учебную группу отряда специального назначения «Кондор». Вот так. Лекс и его друг, являлись офицерами подразделения и, несмотря на звания капитанов, являлись в отряде чем-то вроде сержантов в обычной армии. Кстати, в «Кондоре» рядовых вообще не было. Прошедшие учебную группу автоматом получали звания сержантов. В случае ведения широкомасштабных боевых действий, каждый боец «Кондора» должен был уметь собрать войска в эффективное боевое подразделение, прямо посреди военной компании. Звание сему помогало. Если бы в бою отряд разнесли на части, каждый выживший кондор должен был стать на поле боя проблемой для противника – не теряющие присутствия духа, не признающие поражения, бьющиеся до конца и способные организовать наступление там, где все позиции разбиты и брошены. Так что рядовых среди бойцов «Кондора» быть не могло. Чем объяснялась эта система званий отряда, мы узнали, конечно, много позже. Тогда-то мы даже не совсем представляли, во что влипли. Просто понимали, что влипли и всё, как-то интуитивно чуяли проблемы. Спецназ, тем более из засекреченных – я лично предпочёл бы в те времена вернуться в нашу казарму, к нашим звероподобным офицерам.
Лекс поздравил нас с зачислением и заверил, что документы на перевод в отряд мы подписали и подали две недели назад. Вот так-то. Я потом, уже не мыслив себя без кондоровской формы, от скуки и, может, в порыве ностальгии поднял свои документы – подпись действительно имелась. Я на мгновение даже засомневался: может, из памяти просто вылетело, как заявление подписывал?
Так вот и очутились мы в учёбной группе. Два наших года срочной службы отныне должны были пройти в спецотряде. Личные дела наши изъяли и засекретили – это мы тогда так думали. На деле их просто уничтожили. В те времена даже ФСБ не смогло бы найти упоминаний обо мне или брате. Мы просто исчезли, стали гораздо незаметнее, на фоне человеческой массы огромной страны. Заинтересованное лицо не смогло бы выяснить, даже откуда нас призвали. Единственный ясный и достоверный след, который остался от нас в реальной жизни – наш родной город, где жили родители, наши девушки и друзья. Связать нас с ними нельзя было никак. Только если приехать и поинтересоваться лично у них: знаком такой-то и такой-то? Они даже письма перехватывали ещё до регистрации их в компьютерах почтовых служб! Нас буквально стёрли из реальности.