Федералист
Шрифт:
Я было подумал, пришла от Арлет, мосты наводить и мирить. Ошибся. По собственной инициативе решила попытаться нечто сделать. Приятно, что хоть одна подруга у меня имеется. И что характерно, как раз с Рут никогда не спал, пусть многие в том и уверены.
— Нормальные жены ждут мужей, — заявил, — какие они есть, и радуются, что вернулись. Может, потом пожалеют об этом и что сразу не выгнали, однако не смотрят, как на случайно забредшего соседа. Наверное, я не лучший экземпляр мужчины, и все же не настолько поганый, чтобы не найти времени за трое суток пребывания в Акиндеке. Тем более что послезавтра снова уезжаю.
— Это еще не повод напиваться.
— На войне я не позволяю
— Хватит, наотдыхался. Пойдем.
— Куда? Ты вообще слушала, о чем я час талдычил?
— Ко мне пойдем.
Она уже пару лет жила отдельно, а я так и не удосужился заглянуть в гости. Не очень красиво. Стало любопытно.
— Кровать тебе найду. — В тоне явно отсутствовало приглашение к сексуальным подвигам.
Не уверен, что у Рут вообще был некто мужского пола с Мичигана. Она до сих пор ходит с ножом и стилетом, пусть никто и не покушается на добродетель. Вспорет брюхо такому идиоту моментально, тем более что имеет огромный хирургический опыт.
Я ведь чистую правду сказал, ничего ужасного, вопреки ее представлениям, во внешности. При желании нашла бы вдовца или даже молодого. Не сказать что особо много денег, но нечто скопила. Опять же и она, и Арлет свободные денежки вкладывали в мой Торговый дом и ссудную кассу. В наши дни, когда цены галопируют, их капитал привязан не к бумажным, а к серебряным юнайтам. Где-то на пять процентов в год растут стабильно.
— Хоть выспишься перед дорогой, великий человек.
— А на моих парней место будет? — уже согласный, интересуюсь, глядя на торчащих у дверей за отдельным столиком. Занятно, почему ее пропустили. Знают?
— На коврике поспят. Одеяла дам.
— Тогда ладно. Спасай меня от пьянства.
Глава 8
Победы и отступления
На расстоянии в полсотни туазов краснели догорающими углями практически погасшие костры. Луна спряталась за тучи, не давая нормального освещения. Большинство караульных дремало в тишине ночи, не подозревая о разворачивающейся в цепь колонне солдат.
Офицер молча махнул рукой, опасаясь произвести шум. Множество людей зашагало вслед за ним, опустив штыки. Только скрип ремней и еле слышное дыхание раздавалось из рядов. Даже привычного топота не слышалось, люди стремились ступать насколько возможно тихо. На той стороне по-прежнему никто ничего не замечал, пока вооруженные люди не подошли вплотную. Лишь теперь раздался неуверенный оклик.
Солдаты дружно перешли на бег и ворвались в спящий лагерь, с ходу пронзая штыками тела и разбивая головы прикладами не успевшему очухаться врагу. Запоздалый выстрел часового уже не имел ни малейшего смысла. Даже выполнив долг и свалив одного из атакующих, он уже ничего не сумел изменить, погибнув моментально. В темноте, немного рассеявшейся из-за выглянувшей луны, очень быстро началась резня, а затем паника охватила только что спавших, и они бросились наутек, бросая оружие и все свое имущество при виде жутких синих [41] мундиров.
41
Пехотные полки французской армии носили синюю форму.
— И чем эти лучше? — брюзгливо спросил майор Савуа у офицеров, когда те прибыли с докладом о результате ночного нападения.
Две с половиной сотни убитых, полторы пленных и не меньше семисот сбежало без штанов. Они, в свою очередь, потеряли четырех убитыми и трех ранеными.
— Федералы,
42
Рукопашная схватка (фр.).
Присутствующие, еще не отошедшие от схватки и возбужденные, были в большинстве согласны с начальником. Впереди ждали легкие победы, тем более что среди местных жителей обнаружилось немало людей с республиканскими убеждениями. Некоторые даже вступали в армию. Все были уверены: стоит уничтожить Континентальную армию — и никаких препятствий к подчинению здешних колоний не ожидается.
— Говорят, генерал Эймс перед выступлением собрал своих солдат, — сказал капитан Жюинье, заработавший звание на полях сражения. До революции он был обычный рядовой и до сих пор не расстался с привычкой высказывать, что в голову взбредет, — и объявил, что в ближайшее время намерен повести их против численно превосходящего противника. Предложил всем, у кого истекает срок трехлетней службы, получить соответствующий документ об освобождении от армейской повинности. Никто не пожелал получить сомнительное свидетельство о трусости.
Он хотел сказать, что у Континентальной армии появилась своя профессиональная гордость и она перестала быть просто временным собранием людей, в любой момент готовых разойтись.
— Так они ее показали прямо сейчас! — рыкнул майор. — Герои на словах, чем эти лучше сдавшихся в укреплениях Манхэттена?
Хватило одного штурма, чтобы тамошние отряды, сидя в редутах, выбросили флаг капитуляции. Сдалось почти четыре тысячи человек при трехстах орудиях и немалых запасах, которые очень пригодятся группе вторжения. И стоило это тридцати девяти убитых и в два раза больше раненых. Ничтожные потери. Это уж не вспоминая обнаруженного в Новом Амстердаме прекрасного арсенала, годного для обеспечения армии. Нашлось и около трех тысяч хорошо подготовленных рабочих, желавших продолжать зарабатывать себе на жизнь, даже работая на французов.
— Этот Эймс, не имеющий не только образования вообще, но даже военного! Дутая величина.
Капитан Жюинье мысленно скривился. Он не любил пустых слов и людей, делящих заранее шкуру неубитого зверя. Только прибывшие войска достаточно долго отдыхали. Командование вынужденно пошло на этот шаг. В течение двух месяцев солдаты находились в тесных корабельных помещениях и нуждались в передышке. Да и подкормить требовалось чем-то более приятным, чем вечная корабельная солонина. За это время он достаточно общался с горожанами на острове и материке, где высадили одним из первых их полк. Даже относящиеся без симпатии к генералу Эймсу подчеркивали его практичность и приобретенный на практике опыт боев. Он поднялся с самых низов от солдата до офицера и хорошо знал слово «честь». Информаторы даже из республиканцев подчеркивали верность слову.
Многим местным крайне не понравилось грубое обращение с пленными и ответ командующего экспедицией генерала Дюфура на письмо Эймса. В ответ на законные претензии по поводу бедствующих американцев, которых практически не кормили, гоняли на тяжелые работы, и отказ признавать какие-либо привилегии за пленными офицерами федералов, запертых в грязную тюрьму вместе с уголовниками, Эймс пообещал ответить зеркально. Нарушители цивилизованных правил ведения войны не смеют рассчитывать на иное обращение.