Федор Тютчев. Поэт, чиновник, публицист

Если бы встала задача избрать из числа высших творцов мировой лирической поэзии даже самый узкий, самый тесный круг имен, имя Федора Ивановича Тютчева все равно должно было бы в него войти, как бы мы этот круг ни ограничивали. Афанасий Фет, видевший в Тютчеве «одного из величайших лириков, существовавших на земле», с замечательной точностью сказал о поражающем двуединстве, воплотившемся в тютчевском творчестве:

Да, каждого, кто войдет сердцем и разумом в лирический мир Тютчева, не может не поразить это почти сверхъестественное слияние поистине вселенской мощи духа и предельной утонченности души. Слияние этих, казалось бы, несоединимых свойств и определяет, в частности, незаменимость и абсолютную ценность голоса Тютчева в мировой лирике.

Как же рассказать о жизненных корнях тютчевской поэзии? Как выявить их, – не огрубив, не упростив, не засушив, – перед тысячами и тысячами читателей, которых ныне неудержимо влечет к себе Тютчев?

Но этого мало. И в своей личной судьбе, в своем частном бытии Федор Иванович Тютчев – бесконечно сложный человек, как бы весь сотканный из противоречий и разногласий. Вот хотя бы одно из характернейших противоречий тютчевской жизни: поэт был постоянно погружен – как мало кто из людей – в сокровенный мир своих глубоко личных переживаний и в то же самое время непрестанно и со всей страстью мыслил о судьбах России, Европы, целого мира. И это сочеталось, срасталось, сливалось подчас в одной и той же фразе какого-нибудь его письма…

И, наконец, еще одно – и уж, без сомнения, труднейшее для биографа обстоятельство. Федор Иванович Тютчев был человеком, который крайне мало заботился о том, чтобы выразить, воплотить, утвердить себя внешне, так сказать, в публичной жизни. Всем, кто хотя бы в общих чертах знаком с его судьбой, хорошо известно, как неохотно, почти с открытым сопротивлением соглашался он на издание своих книг (да и вышло их при его жизни всего две – к тому же первая увидела свет, когда поэту было пятьдесят с лишним лет!). Он словно бы питал некое отвращение к литературной жизни вообще. Мы почти ничего не знаем о встречах Тютчева с крупнейшими художниками и мыслителями его времени…

Автор первого – из всего лишь двух созданных до настоящего времени – более или менее обстоятельного жизнеописания поэта, Иван Аксаков, лично знавший Тютчева в течение трех десятилетий, а за восемь лет до кончины поэта ставший членом его семьи (мужем старшей дочери Анны), писал о нем:

«Первою биографическою чертою в жизни Тютчева, и очень характерною, сразу бросающеюся в глаза, представляется невозможность составить его полную, подробную биографию. Для большинства писателей, – как бы умеренно они себя ни ценили, – потомство, по выражению Чичикова, все же «чувствительный предмет». Многие еще при жизни заранее облегчают труд своих будущих биографов подбором материалов, подготовлением объяснительных записок. Тютчев – наоборот. Он не только не хлопотал никогда о славе менаду потомками, но не дорожил ею и между современниками; не только не помышлял о своем будущем жизнеописании, но даже ни разу не позаботился о составлении верного списка или хоть бы перечня своих сочинений… Никогда не повествовал о себе, никогда не рассказывал сам о себе анекдотов, и даже под старость, которая так охотно отдается воспоминаниям, никогда не беседовал о своем личном прошлом».

С другой стороны, чрезвычайно мало свидетельств о Тютчеве оставили и знавшие его современники. Это имеет свое естественное объяснение. Более или менее широкое признание поэтической гениальности Тютчева состоялось очень поздно, лишь в нашем столетии. При жизни поэта лишь несколько человек осознавали всю грандиозность тютчевского творчества. Правда, среди этих людей были Достоевский и Толстой.

Достоевский видел в Тютчеве «первого поэта-философа, которому равного не было, кроме Пушкина». Толстой склонялся даже к тому, что Тютчев как лирический поэт превосходит Пушкина. В ответ на возражение, что Пушкин «несравненно шире», Толстой говорил: «Зато Тютчев глубже… Тютчев как лирик несравненно глубже Пушкина». Здесь важен не столько результат спора на тему «кто выше?», сколько сам факт, что подобный спор возможен.

Однако в глазах сколько-нибудь широкого круга и литераторов, и читателей творчество Тютчева долго оставалось, по сути дела, «второстепенным» явлением…

Долговременное установление истинного места тютчевского творчества в русской и мировой литературе обусловлено целой совокупностью причин. Но на одно очень простое и в то же время едва ли не главное (или, по крайней мере, исходное) обстоятельство следует сразу же обратить внимание. В отличие от Пушкина Тютчев был только и исключительно лирическим поэтом. Все его творческое наследие состоит (не считая юношеских стихов, набросков и переводов) из двухсот с лишним лаконичных стихотворений, умещающихся в небольшом томике. Правда, уже Фет сказал об этом томике:

Но в «общем» мнении именно внешняя «ограниченность» тютчевского наследия сознательно или бессознательно мешала поставить его в один ряд со столь очевидно широкими и многогранными художественными мирами Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, хотя по глубине и размаху смысла, образному богатству и мощи, совершенству и гибкости слова и, главное, высоте творческого взлета поэзия Тютчева равноценна этим мирам.

Должно было пройти немалое историческое время, прежде чем «на весах» мировой культуры в той или иной мере уравнялись такие явления, как эпос Вергилия и лирика Катулла, «Божественная комедия» Данте и сонеты Петрарки, поэмы Фирдоуси и миниатюры Омара Хайяма, комическая эпопея Рабле и лирические баллады Вийона и т. п. Следует признать, что еще и сегодня такие прямые соотнесения, как «Пушкин и Тютчев» или «Тютчев и Достоевский», звучат как бы не с полной уверенностью. Но в общем и целом верховное положение лирики Тютчева в русской и мировой литературе ныне не подлежит сомнению.

Нельзя не заметить, что гений Тютчева впервые обрел действительно широкое признание в революционную эпоху [1] . Лишь в это время его имя равноправно зазвучало в одном ряду с именами величайших творцов нашей литературы. И чрезвычайно показательным свидетельством этого является ленинское отношение к Тютчеву.

Знавший В. И. Ленина еще с 1890-х годов видный деятель партии П. Н. Лепешинский, характеризуя вождя революции как «большого любителя поэзии, и именно поэзии классической» (об этом, кстати сказать, свидетельствует и ряд других мемуаристов), счел нужным добавить: «Тютчев пользуется его преимущественным благорасположением». Слова эти убедительно подтверждаются тем фактом, что в личной ленинской библиотеке были две книги Тютчева, причем одна из них, как вспоминал постоянно общавшийся с Лениным управляющий делами Совнаркома, находилась на этажерке около письменного стола, а «нередко и на самом столе», ибо Ленин «часто перелистывал, вновь и вновь перечитывал его стихи».