Фельдмаршал Румянцев
Шрифт:
И Пётр Александрович нашёл в себе силы утешить Потёмкина, впавшего в отчаяние. Его ответное письмо было в высшей степени тактичным и мудрым, в нём — ни тени карьеризма или — не дай боже — тайного торжества:
«Ваша болезнь одна только меня и тревожит… А потому и по моей любви к Отечеству я от всего сердца желаю, чтобы ваше здоровье совершенно восстановилось, и чтоб флот атакующий Очаковский возымел лучшую удачу, и чтоб пошедший из Севастополя возвратился с победой. Может быть, вестники, не бывшие участниками в бою и потерпевши от бури, полагают и всех иных погибшими, что нередко у нас и случалось».
И ведь прав оказался «русский Нестор»! А вслед за этим — деловым — он послал Потёмкину более личное письмо, в котором порадовался, что недоразумениям между ними
Румянцев искренне не стремился к командованию над двумя армиями и флотом. Свой удел в этой войне он, возможно, видел в идеологическом руководстве армией. Императрица тоже не желала менять коней на переправе — и послала рескрипт о назначении Румянцева командующим не самому графу Задунайскому, а Потёмкину. Чтобы князь Таврический отдохнул, всё обдумал — и распорядился бумагой по своему усмотрению. «Дай Боже, чтобы ты раздумал сдать команду фельдмаршалу Румянцеву», — писала Екатерина. А тут пришла и спасительная весть: Румянцев оказался прав, вестники преувеличили потери. Уничтожен один фрегат и один корабль, почти вся команда жива.
Командующий Екатеринославской армией пришёл в себя, воодушевился и с прежней энергией вернулся к командованию. Отставка не состоялась — хотя Завадовский попытался использовать замешательство Потёмкина в своей игре. Эти действия друзей Румянцева снова настроят светлейшего против него.
В кампании 1787 года наиболее жаркие сражения произошли на Кинбурнской косе — тактически важнейшем участке, где располагался корпус Суворова. Турки неоднократно тревожили русских с моря, а однажды, 1 октября, высадили многочисленный десант, который Суворову удалось разбить в кровавом сражении. Это воодушевило русскую армию. Но кинбурнские бои показали: за годы, прошедшие после Кючук-Кайнарджийского мира, турки вызубрили военную науку и готовы сражаться яростно, как никогда прежде.
В 1788-м в войну включилась Священная Римская империя. Австрийцы взаимодействовали как раз с армией Румянцева — в Подолии, под Хотином. Для помощи австрийцам граф Задунайский к лету выделил корпус Ивана Петровича Салтыкова. Вместе с войсками принца Кобургского Салтыков приступил к осаде Хотина.
Румянцев к тому времени стал по-настоящему легендарной личностью. За отсутствием жёлтой прессы, о нём ходили устные рассказы — это продолжится даже после смерти полководца.
Пересуды о екатерининском фельдмаршале записывал Пушкин — ценитель исторических анекдотов. Особенно полюбился ему случай в походе, когда Румянцев преподал урок не слишком дисциплинированному офицеру, — очередной пересказ уже известного читателю эпизода с офицером в халате. («Граф Румянцев однажды рано утром расхаживал по своему лагерю. Какой-то майор в шлафроке и колпаке стоял перед своею палаткою и в утренней темноте не узнал приближающегося фельдмаршала, пока не увидел его перед собою лицом к лицу. Майор хотел было скрыться, но Румянцев взял его под руку и, делая ему разные вопросы, повёл его с собою по лагерю, который между тем проснулся. Бедный майор был в отчаянии. Фельдмаршал, разгуливая таким образом, возвратился в свою ставку, где уже вся свита ожидала его. Майор, умирая от стыда, очутился посреди генералов, одетых по всей форме. Румянцев, тем ещё недовольный, имел жестокость напоить его чаем, а потом уже отпустил, не сделав никакого замечания».)
После Кагула Румянцева считали новым Юлием Цезарем, непреклонным завоевателем, который не считается с превосходящими силами противника. Но на кагульский поход можно решиться лишь раз в жизни — по крайней мере, так сложилось в биографии Румянцева. В дальнейших кампаниях он не без успеха переигрывал турок стратегически, но от оглушительной наступательной тактики отказался.
В новой войне о повторении Кагула Румянцев и не мечтал, хотя в прежние годы, быть может, нашёл бы возможности для атаки османских позиций. Куда там! С основными силами он прикрывал осаду Хотина, не допуская опасных стычек с многотысячными силами турок. Однажды турки попытались прорвать блокаду Хотина, затем сосредоточили значительные силы у Рябой Могилы — на местах былой боевой славы Румянцева. Граф неспешно, но уверенно маневрировал, турки не решились на прямое столкновение и отступили к Фокшанам. Преследовать их Украинская армия не стала. Румянцев удовлетворился тем, что вскоре после отступления турок от Рябой Могилы, в сентябре 1788-го, гарнизон Хотина капитулировал. Для австрийцев это было важное известие: после падения Хотина визирь согласился на перемирие с ними, а до сентября туркам удалось потревожить «цесарцев» на их территории.
К концу лета Украинская армия расположилась между Днестром и Серетом. Штаб Румянцева находился в Яссах. Граф недурно знал эти края, успел полюбить их, чувствовал себя в Яссах как в собственном поместье. Ему удалось прикрыть от неожиданного наступления турок Екатеринославскую армию, действовавшую под Очаковом.
Впрочем, для Румянцева 1788 год окрасился в траурные тона: 4 мая на девяностом году жизни умерла Мария Андреевна, вечная статс-дама, мать полководца. Последняя, для которой он оставался неугомонным озорником.
В мае 1788-го Екатеринославская армия продвигалась к Очакову. Началась длительная осада важнейшей турецкой твердыни. «Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу», — иронически комментировал Суворов долгое стояние у стен крепости. «Очаков — не Троя, чтобы его десять лет осаждать», — пустил свой афоризм и Румянцев, верно, вспоминавший, с какой яростью в прежние годы сжимал кольцо вокруг Кольберга. Потёмкин предпочитал действовать методично, но вылазки турок из крепости наносили осаждавшим заметный урон. На приступ светлейший решился только зимой: штурм прошёл в ночь на 6 декабря, при 23-градусном морозе.
После Очаковской победы роль Потёмкина снова возросла. Светлейшего, Суворова и некоторых других генералов наградили в Петербурге. А действия Румянцева императрицу не устраивали. Она всё чаще указывала на его медлительность и неповоротливость во главе Украинской армии. Свидетельством тому — записки Храповицкого. В июле 1788-го, когда Румянцев объяснил свою неторопливость нехваткой штыков, императрица воскликнула в раздражении: «Он больше никогда не имел: при Катульской баталии было 15 тысяч». В конце января 1989-го — ещё резче: «Граф П.А. Румянцев-Задунайский дает ордера с явным противоречием прежним. Лучше бы пошел в отставку».
Румянцев улавливал настроения властей — и в начале 1789-го сам написал Потёмкину: «А по моему обыкновению, не скрываясь, вам говорю, что не может лучше и пойтить наше дело в сем краю, верно как под одним вашим начальством».
А кампания началась рано: в апреле 1789-го Украинская армия уже действовала активно. На левом берегу Нижнего Дуная визирь сосредоточил немалые войска, тревожившие австрийцев. Им на помощь Румянцев посылает корпус генерала Дерфельдена, который за две недели наносит туркам три поражения.
К началу марта решение принято. «Моё мнение есть — фельдмаршала Румянцева отозвать от армии и поручить тебе обе армии, чтобы дело согласнее шло», — пишет Екатерина Потёмкину. Вскоре последовал императорский указ о соединении Екатеринославской армии с Украинской под командованием Потёмкина.
Снова начиналась дипломатическая игра: императрица намечала Румянцева для командования над иллюзорной армией, которая была бы сформирована в случае войны с Пруссией. Явиться в Петербург Румянцев отказался, попросился на лечение за границу. Императрица позволила ему выехать на воды — но Румянцев оставался в Яссах, при армии. «Его присутствие в Молдавии подает случай слухам, моим и общим делам вредный. Я желаю и требую, чтобы он выехал из Молдавии», — писала императрица, но фельдмаршал не покидал Ясс до конца кампании. К этому времени относится исторический анекдот о том, что Суворов и после отставки Румянцева — из великого уважения к учителю — демонстративно посылал ему рапорты, как будто граф Задунайский оставался командующим. А для Суворова кампания 1789 года ознаменовалась блистательными победами при Фокшанах и Рымнике — как раз в румянцевской епархии, на территории, где должна была действовать Украинская армия.