ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы (F?licia, ou Mes Fredaines, 1772)
Шрифт:
Я не знала, должна ли поздравлять графа или жалеть его. Страсть его вспыхнула с новой силой, но она не могла счастливо разрешиться: даже если бы госпожа де Керландек согласилась наконец выйти замуж за несчастного, он не сумел бы насладиться плодами этого счастья, ибо стал почти калекой, которому радости семейной жизни могли принести только смерть.
Вскоре вернулся Дюпюи — ему удалось узнать, что госпожа де Керландек поселилась в Париже, в своем особняке, что некоторое время назад она вернулась из путешествия, которое имело целью найти некоторых людей, живо ее интересовавших, но так ничего и не узнала.
Посланец графа ловко выведал все это у швейцара, старого болтуна, готового посвятить в дела своих хозяев первого встречного.
Дюпюи расхвалили за успешно выполненное поручение, и с того дня он только тем и занимался, что удовлетворял ненасытное любопытство графа. Для того чтобы лучше выполнять свою работу, Дюпюи попросил у меня позволения поступить на некоторое время на службу к госпоже де Керландек (он обманул одного из ее лакеев и сумел обеспечить себе
Дюпюи весьма умело и умно отвечал на тысячу вопросов прекрасной вдовы, приведя ее в полное отчаяние правдоподобным описанием нашей жизни, хотя истине соответствовали только мой портрет и нежная привязанность милорда Сидни. «Довольно, друг мой, — прервала разглагольствования Дюпюи госпожа де Керландек, расстроенная известием о том, что сэр Сидни более не свободен. — Я напишу несколько слов миледи Сидни… нет, прикажите кучеру быть готовым к выезду, вы проводите меня к миледи».
Дело было утром, и я, не ожидая никаких визитов, отправилась вместе с графом за покупками, поэтому госпожу де Керландек приняла Сильвина. Желание поблагодарить за Дюпюи было всего лишь предлогом, в действительности же прекрасная вдова горела желанием самолично убедиться, так ли уж опасно мое очарование. Она не сумела скрыть неудовольствия из-за моего отсутствия. Разговор шел вяло, все внимание гостьи привлекали два портрета — мой, замечательной работы Сильвино (он закончил его незадолго до своего отъезда), и Монроза, тоже выполненный очень хорошим художником. Сильвина сообщила госпоже де Керландек, что юная особа, чье лицо вызвало жадный интерес гостьи, и есть миледи Сидни, а мальчик на портрете — родственник, к которому очень привязан милорд Сидни. Из глаз прекрасной вдовы хлынули слезы, она распрощалась и хотела немедленно уйти, но Сильвина задержала ее, дав время успокоиться.
— Вы видите, мадам, — произнесла красавица, — вы видите перед собой женщину, которую повсюду преследуют несчастья. Я не могу и шагу ступить, чтобы самые невинные вещи не нанесли мне смертельного удара в сердце. — Вытащив из кармана маленькую шкатулку, госпожа де Керландек продолжала: — Взгляните, мадам, и скажите сами, не похож ли красивый юноша, чьим портретом я только что восхищалась, на человека на этой миниатюре? (Сильвина вынуждена была согласиться.) — Так вот, — закончила безутешная вдова, — он был моим мужем и умер… В моей душе живет тысяча причин оплакивать его вечно…
Сильвина старалась утешить госпожу де Керландек, желая задержать ее до моего возвращения, но мой портрет сказал гостье вполне достаточно, она воспротивилась и простилась. Дюпюи проводил ее до коляски.
Глава XII. Глава о том, как люди встречаются в такой момент, когда меньше всего об этом думают
То было утро приключений. Сильвину посетила госпожа де Керландек, я же встретилась… С кем? Со старым председателем и его высоченным кретином-зятем, господином де ла Каффардьером. Наемная карета, в которой путешествовали славные провинциалы, как раз останавливалась у дверей моего дома, когда я выходила. Мой кучер ударил лошадей хлыстом, они рванулись с места, клячи наемной коляски промедлили, экипажи сцепились. К счастью, с моими лошадьми ничего не случилось, но кучер поднял страшный шум, и, если бы пассажиры не высунули одновременно головы из окон и не узнали друг друга, возница моих провинциалов наверняка получил бы несколько хороших ударов хлыстом.
Я вовсе не желала зла чудаку председателю. Он в свое время серьезно досадил мне, но я отдавала должное его добродушию и не забывала оказанного нам в его доме гостеприимства. Итак, я улыбнулась и спросила, какой счастливый случай занес их в Париж и привел к моему дому.
— Мы с господином де ла Каффардьером, — отвечал, строя любезные гримасы, председатель, — приехали поприветствовать вас, засвидетельствовать почтение и рассказать о ваших друзьях: у нас много новостей… Но вы уезжаете, и, если только госпожа Сильвина не захочет принять нас…
— Председатель, — прервала я его излияния, — Сильвина еще не вставала, а я признаюсь вам честно и без затей в том, что у меня есть неотложные дела; однако, господа, если у вас нет более интересных предложений, встретимся через два часа в Пале-Ройяле, я присоединюсь к вам, и мы вместе пообедаем. Уверена, Сильвина будет очень рада встрече.
Они согласились, и я уехала. После магазинов я отправилась на свидание и нашла моих оригиналов на главной аллее. Они сидели в окружении молодых бездельников, которые развлекались, высмеивая наряды провинциалов. Тесть-председатель был одет в древний камзол из пурпурного сукна с фижмами, украшенный множеством серебряных пуговиц и петелек. Б прошлые времена это одеяние, должно быть, производило невероятный эффект, но теперь засаленная подкладка и выцветшие букетики цветов выдавали возраст одежды. Панталоны были поновее, чулки скрутились, туфли огромного размера разносились, на голове — старый парик, под мышкой — большая шляпа, расшитая серебром. Шпага на боку и длинная трость с ручкой в виде птичьего клюва дополняли костюм председателя.
Сеньор де ла Каффардьер не уступал ему в странности наряда: он совершенно облысел и потому носил на голове странную круглую шапочку-ермолку с хохолком, а над ушами свисали напомаженные букли (из-за жары помада таяла, стекая двумя тонкими ручейками на шею). Камзол из камлота небесно-голубого цвета был расшит широким серебряным галуном, панталоны были из черного бархата, туфли на плоской подошве украшали огромные серебряные пряжки. Шпага, невероятно длинная, подчеркивала небольшие размеры оружия его тестя. Коротко говоря, обоих господ можно было показывать за деньги. Мне не хотелось приближаться к чудакам, и я, встретив на аллее подругу, послала к ним графа: он благородно согласился увести провинциалов из сада. К несчастью, граф имел глупость отослать экипаж, в котором они приехали, рассчитывая на мою карету. Мне пришлось, краснея от стыда, посадить председателя и Каффардьера к себе на глазах у честной публики, открыто издевавшейся над несчастными. Неловкий зять разбил зеркало, пытаясь втащить в карету свою огромную шпагу. Я была в ярости, а председатель, без конца брюзжавший, надоел мне не меньше другого дурака. Наконец мы приехали.
Сильвина по-дружески встретила гостей. Они рассказали о цели своего приезда: читатели наверняка помнят, что мстительная Тереза сделала сеньору Каффардо роковой подарок. Он отдал себя в руки самого ловкого местного хирурга, имевшего репутацию кудесника, излечивающего неизлечимое. Итак, болезнь де ла Каффардьера была мгновенно излечена, однако довольно скоро после свадьбы признаки ее проявились с новой силой, оказалось, что несчастный успел передать ее нежной Элеоноре, она — Сен-Жану, Сен-Жан — госпоже председательше, а последняя — бедному председателю, который уже давно не жил с ней и попался только потому, что почувствовавшая недомогание жена решила прибегнуть к его услугам, чтобы свалить на него вину. У старика все время случались мелкие интрижки, причем с дамами, чье поведение было далеко не образцовым. Одним словом, заразился весь дом, и было решено отправиться в Париж на излечение. Хозяева платили большие деньги докторам в хорошей больнице, несчастный Сен-Жан потел в Бисетре. [26] Председатель потерял все зубы и надежду хотя бы еще один раз проявить мужскую силу, его зять совершенно облысел и ужасно исхудал, однако не утратил надежды. Дамы чувствовали себя пока не слишком хорошо, особенно страдала председательша, на которую болезнь накинулась, как огонь на дрова в старом камине, где скопилась полувековая зола. Наши гости, рассказывая о своих несчастьях, давали болезни вполне пристойные названия — подагры и ревматизма, но провести нас они не могли. Возможно, читатели сочтут меня бесчувственной, но в душе я порадовалась, что нам не придется слишком часто принимать Элеонору и председательшу в моем доме, — я бы этого не перенесла!
26
Бисетр — приют в Париже, служивший также тюрьмой и больницей, где лечили венерические заболевания.
Ламбер и его маленькая женушка были по-прежнему очень влюблены друг в друга, жили душа в душу и развлекались, делая детей. Впрочем, в отношении Ламберов гости не сообщили нам ничего нового: время от времени мы получали известия от новоиспеченных супругов, к которым были искренне привязаны.
Глава XIII. Не самая интересная глава этой книги
Граф пришел в совершенное отчаяние, узнав, что госпожа де Керландек приезжала в наше отсутствие; он жаждал узнать, что думает о нем эта дама, бывшая причиной большинства его несчастий… Я полагала, что красавица вдова должна загладить вину за совершенную несправедливость. Граф не знал, как лучше открыться любимой женщине. Мы не осмеливались вмешиваться: у сэра Сидни могли быть свои планы относительно госпожи де Керландек. По всем этим причинам, прежде чем открыться милорду, мы сообщили ему, что видели госпожу де Керландек и что она была в отчаянии от известия о его женитьбе (конечно, ложного). Писали мы и о графе, спрашивая, как следует себя вести с этим страстным безумцем. Милорд Сидни ответил, что в самом скором времени присоединится к нам в Париже, и добавлял: «Мне трудно описать, прекрасная Фелисия, что сейчас происходит в моем сердце! Я люблю вас, но если бы вы знали, какие давние и прочные узы связывают меня с красавицей Зейлой!.. Я ничего от вас не скрывал в прошлом, и вы знаете, что покорили меня удивительным сходством с этой женщиной, о которой я не переставал горевать (хотя вы безусловно заслуживаете, чтобы вас любили ради вас самой). Мне казалось, что я обижен на нее, вы же доставляли мне только наслаждение, и я убедил себя, что теперь навсегда привязан только к вам и смогу увидеться с Зейлой, не испытывая любовного трепета, не ревнуя ее к новым любовникам… Но я ошибался, к счастью, ваша система пришла мне на выручку: вы внушили мне, что сердце не должно принуждать себя к верности предмету даже самой сильной страсти, лучше предложить ему нежную и верную дружбу. Мои дружеские чувства к вам, Фелисия, умрут только вместе со мной!»