Феникс
Шрифт:
Поджидая Туверта, Морей ходил из угла в угол, теребя жесткую бороду. Дело в том, что как раз сегодня он намеревался покончить с ненавистным Трорнтом, и опять задержка.
– Но чего он хочет? – Туим поднял глаза на портрет прадеда князя как раз когда золотая рама пошевельнулась и бесшумно откинулась в сторону.
– Ну что уставился? – Туверт подхватил одной рукой длинный плащ и другую протянул Морею. – Помоги мне, и быстро. До новой стражи у нас мало времени, я только что вызвал Карла. Мы должны поговорить. Пока его нет. – Он вылез из тайной комнаты, вновь прикрывая ее портретом.
– Но ваша ми…
– Знаю,
– Вы назначили ему в часовне?
– Конечно, нет. – Маленький Туверт проворно для своей комплекции бежал впереди, Морей шел рядом с ним.
– Помните, что сказал наш колдунчик? «Я, мол, чувствую свою дочь».
– Помню. А что в этом такого, – родительская любовь, моя матушка…
– Ну вот. Меня еще тогда как молнией пронзило! Он носом, сердцем, печенкой чувствует, и имитировать это никак нельзя.
– А нам-то от этого какая польза?
– Вот я и подумал, ведь кто же из наших с Джулией этой больше всего общался, как не Трорнт? Драконий корм! Причем когда человека сначала с того света достаешь, лечишь, а потом он тебя от смерти спасает – сердечная связь завязывается – так?
– Так, да не так. Вряд ли бы он ее упустил, если бы она ему приглянулась. Может, страшна, как ее отец.
– Страшна… Много ты понимаешь. – Туверт рассмеялся. – Факт, что общались они близко, все время вместе. Ненависть, любовь – как бы точнее выразиться… свою энергию, как свой цвет, имеют. Ясно? И Карл, с точки зрения мага, весь светится Джулией.
– Ну а если они всю дорогу ругались?
– А… попытка не пытка. Сколько палачи уже над Горицветом трудятся?
– Более полугода. Лекари уже ропщут, что раны затягиваться не успевают.
– Ничего, скоро мы их освободим.
– Каким образом?
– Да ты не понял, что ли, ничего? В качестве охранника мы посадим в камеру Трорнта. Колдун на след дочери клюнет, да куда дел «силу Феникса» расскажет. А потом мы Карла допросим, вместе с мастерами своего дела. Он не маг – все скажет.
– Это замечательно. Но Трорнт упрям и может отказаться, он ведь не тюремщик.
– А мы скажем, что этого узника нельзя кому попало доверить. У тебя свадьба. А более я никому и не доверяю.
– Славно.
Карл злился на себя, князя, Морея, на судьбу. Спокойная мирная жизнь в восточном княжестве словно подошла к концу. Он уже жалел тех двух недель, после приезда, когда он мирно бездействовал, занимаясь в свое удовольствие живописью. И вот все это рухнуло. Только что его чуть ли не силой привезли в эту мерзкую тюрьму и бросили в одну камеру с черт знает чем. Его! Рыцаря! Правую руку князя, как будто бы он вшивый тюремщик. Охранять, ну кого, эту мразь человеческую? В камере воняло.
Палач отстегнул кольца, держащие колдуна в вертикальном положении, оставив лишь ошейник и цепь на поясе, и, звеня инструментами, вышел. Трорнт не присутствовал во время пытки, но чувствовал себя крайне неудобно. Меж тем Аскольд приоткрыл глаза, поначалу его заинтересовал лишь благородный вид нового тюремщика. С трудом, уже отвлекая мозг воспоминаниями или математическими задачами. Сегодня, внимательно всмотревшись в орлиный профиль гостя, он с удивлением признал, что новый объект исследования всерьез может отвлечь его от собственных ран.
Колдун напрягся, перетасовывая в памяти лица людей, как вдруг всплыло нижнее особо замаскированное помещение в замке «Годовалый дракончик», откуда он вытаскивал «Феникса», и два молодых, красивых лица в куске янтаря! Трорнт! – Горицвет благословил небо за такой подарок.
«Но что этот молодой человек делает здесь? Он враг»? Непонятно, почему истерзанного больного Мага тянуло к этому человеку. Он задействовал внутреннее видение и вдруг: «Джулия! Дорогая моя!» Аскольд видел это так четко и осязаемо, словно держал дочь в собственных объятиях. В первый момент ему показалось, что князь не соврал и девочка действительно где-то поблизости. Теперь он ясно видел. Мощная, почти полностью высвобожденная из хранилища сила «Феникса» – энергия возрождения, вечной трансформации и обновления плотным коконом обтекала его нового тюремщика. Только теперь к ней примешивались любовь, благодарность, сострадание. Колдун вздохнул и протер глаза. «Но как не спугнуть этого, видимо, ранимого, резкого и обидчивого человека?»
– Чаши добра и зла крутятся в пространстве, и только наш добровольный выбор, причем деланный не единожды, а каждой минутой своего земного существования, способен поколебать их равновесие, – прочел он наугад, по памяти, строку из «Книги сил».
Трорнт поднял голову и с интересом посмотрел на узника:
– Вы что, считаете, что добро здесь – это вы?
– Ваши понятия добра и зла – понятия ребенка. Я же говорю, что нет существа или деяния, которое можно было бы отнести только к добру или только к злу.
– Как же, а предательство? Разве это не наихудшее зло?
– Да, для того, кого предают, и нередко также для того, кто предает. Но… допустим, идет война, и вы из последних сил обороняете свой город. Ежедневно видя, как прямо на улицах от голода или ручных молний погибают женщины и дети. И тут один человек говорит, что может провести вас в тыл к неприятелю, чтобы перебить их всех и таким образом покончить с войной. Вы, естественно, так и поступаете, настает мир! Вы счастливы! Вы герой! Браво! Но в основе вашей победы лежит предательство перебежчика и, может быть, невинные жертвы, которые по воле случая оказались у вас на пути.
– Все равно я не подал бы руки этому человеку.
– Это уже ваше дело. Я показал, что одно и то же явление может быть злом для одних и добром для других?
Карл кивнул. Больше они в этот день не разговаривали. Аскольд был несказанно доволен первым успехом.
16. Тайный замок
Замок «Годовалый дракончик» уже сто пятьдесят лет не видел вельможной пышности, в небольших по старинке убранных залах его не играла музыка, и туфельки с длинными носами не скользили по их каменным полам. Не сияли, ослепляя блеском праздничных облачений, рыцари. Замок был забыт, и лишь сторож да трое слуг оставались в этом тихом местечке да кто-нибудь от управляющего князя время от времени наведывался в его пределы. Поэтому ничего удивительного, что Джулия, оставив в миле от замка своего золотого любимца, без осложнений попала за высокие стены. Первым делом для очистки совести она обошла все покои, любуясь живописью прошлых столетий.