Феномен фантастики

Имя Сергея Александровича Снегова не нуждается в рекомендациях. Любителям русской фантастики хорошо известны его произведения, роман «Люди как боги» стал культовым не для одного поколения читателей. Недавно, разбирая архив ВТО МПФ, я наткнулся на пухлый конверт, надписанный знакомым упругим почерком.

Дорогой Виталий Иванович! — значилось в сопроводительном письме. — По просьбе одесских издателей фантастики я написал свое мнение о фантастике и ее современном месте в литературе. Они собираются напечатать очерк в каком-то из своих сборников.

Вы являетесь сегодня главным организующим центром молодых даровитых фантастов. Многих из них я с уважением числю среди своих, если и не учеников, то молодых соратников. Поэтому посылаю Вам свой очерк. Мне важно Ваше мнение о нем.

И важно ознакомить с ним тех, кто серьезно вникает в проблемы писательского творчества. Может быть, мой очерк поможет им в работе.

Крепко жму руку!

Ваш С.А. Снегов 17-IX-92 года

К стыду своему не помню, ответил ли я тогда Сергею Александровичу. Время было не слишком располагающее к дискуссиям о фантастике: только что отполыхала Приднестровская война, мы предпринимали отчаянные попытки хоть как-то сохранить ВТО МПФ… Был ли где-либо опубликован этот материал — бог весть. Мне, во всяком случае, разыскать упоминающийся «одесский сборник» не удалось. Пускай (хотя бы и с опозданием) с мыслями и взглядами С.А. Снегова познакомятся читатели, а эта публикация станет не просто данью памяти прекрасному писателю и замечательному человеку — ведь мысли, изложенные на этих страницах, нисколько не устарели.

Виталий Пищенко

Фантастика — разновидность художественной литературы, то есть не более чем один из многочисленных литературных жанров. Это самое главное в ней, истинная ее сущность, которая, к сожалению, далеко не всеми любителями фантастики отчетливо понимается. А подобное непонимание — особенно у писателей-фантастов и также у бессчетного числа энтузиастов-фэнов — порождает свои особые трудности, определенно препятствующие ее развитию. Недаром уже давно идут разговоры о кризисе фантастики, в частности, о кризисе той ее разновидности, которая — по-моему, неправомерно — названа «фантастикой научной». Что до меня лично, то я глубоко убежден, что этот кризис народился уже давно и в настоящее время подходит к своему апогею. И выразительным симптомом такого процесса является то, что читательский интерес к фантастике, еще недавно столь огромный, явственно слабеет. Несомненное утихающее влечение к фантастическим книгам можно расценить и как вырождение этого рода литературы. Но такое суждение будет облегченно-поверхностным и потому неправильным. Речь, по-моему, надо вести о творческом кризисе, о том, что в фантастике наступил естественный возрастной перелом — период подъема, а не упадка.

В этой непростой проблеме надо разобраться.

В основе каждого фантастического произведения лежит вымысел. Фантастика в этом смысле является прямой противоположностью литературе реального факта, то есть живописанию реальных событий, в частности, той литературе, которая названа документальной и которую точней и шире надо было бы назвать фотографичной. Фотография и фантастика — антиподы. Даже если фотографируется — в смысле описывается — совершенно нам неизвестный, но реально существующий мир и события этого мира нам покажутся невероятными, воистину фантастическими, то настоящей фантастикой здесь даже и не пахнет. Фантастика немыслима без вымысла, это ее реальный литературный фундамент. Как не поставить сложной машины, не подготовив для нее бетонного фундамента, так и не сотворить фантастического произведения, если не создать предварительно фундаментирующего его вымысла.

И тут возникает первое серьезное затруднение.

Все виды художественной литературы немыслимы без вымысла. Если даже сюжет и описывает фотографично какие-либо реальные события, то герои сюжета — люди вымышленные. Но еще гораздо чаще и сюжет, и герои художественного произведения представляют собой вымысел создавшего их автора. Самая реалистическая из всех форм художественной литературы — натуралистическая — живописует вымышленных героев во вполне естественных ситуациях. Тем натурализм, собственно, и отличается от документализма или просто фотографизма, где герои реальны, а не вымышлены. И все великие творения художественной литературы с самого начала ее письменного появления — о дописьменных сказках не говорю, они насквозь вымышлены, — содержали в себе вымысел и выстраивались из вымысла, как дома из кирпичей. Не было в реальной древности ни Ахилла, ни Одиссея, ни Ифигении, ни Клитемнестры, ни Ореста — даже если происходящие с ними истории и обосновывались на реально происходивших событиях. Не было в реальной жизни ни адмирала Отелло, ни короля Лира, ни толстого распутника Фальстафа, ни злого Шейлока. А если и существовали реально — например, у Шиллера — герои исторических трагедий — испанец Филипп, Жанна д'Арк, королева Мария Стюарт, полководец Валленштейн, герцог Фиеско, то говорят они в пьесах отнюдь не то, что в реальном своем

бытии произносили, а лишь то, что своевольно примыслил для них гениальный автор. И уж не стоит твердить ни о благородном преступнике Жане Вальжане, ни о хитроумном аббате Жероме Куаньяре, ни о трагически влюбившейся Анне Карениной, ни о запутавшемся в жестоких раздумьях Пьере Безухове, ни о покаранном за близорукость Евгении Онегине — все это литературный вымысел, мастерски расписанный великими авторами. Без вымысла их произведения даже не могли быть написаны.

Больше того. Самые великие произведения так называемой «большой литературы», вечно сохраняющиеся шедевры человеческой культуры еще ближе относятся к тому, что иначе чем «типичной фантастикой» и не назвать. К ним надо причислить почти все творчество древних Эсхила, Софокла, Еврипида, Вергилия, многие произведения Лукиана, роман «Золотой осел» Апулея. А в литературе поновей разве не фантастикой являются «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Приключения Гулливера» Свифта, «Восстание ангелов» Франса, «Портрет Дориана Грея» Уайльда, «Осень патриарха» Маркеса? Список фантастических бессмертных книг в «большой литературе» можно, при желании, еще далеко вытянуть.

Таким образом, фантастика проникает в поры самых великих произведений мировой художественной литературы. Книги, которыми мы зачитываемся с детства и которые, нетленные, сохраняются с нами всю нашу жизнь, без умения их создателей использовать фантастические сюжеты и фантастических героев никогда бы не могли быть написаны.

Вместе с тем любой из любителей современной фантастики, даже самый малоразвитый из фэнов, отлично понимает, что фантастические произведения «большой литературы» и та фантастика, которой он увлекается, между собой различны. Это как бы совсем несхожие между собой течения художественного творчества. Современная фантастика настолько отлична от прочей литературы, что образует в ней свой особый феномен. В этой особости фантастики нашего времени и причина ее продолжающегося шумного успеха у читателей и зародыш начинающегося неизбежного упадка.

Феномен современной фантастики состоит в том, что она появилась в то время, когда вся человеческая жизнь вдруг стала воистину фантастичной. Фантастика в литературе — своеобразное литературное зеркало внезапно возникшей фантастичности самой реальной жизни.

История человечества идет по очень неровной дороге. Ее можно изобразить как очень длинную веревку с повторяющимися — с учащающимися — толстыми узлами — ровное движение, прерываемое бурей схлестнувшихся проблем. Долгое время общество развивалось от неандертальцев и питекантропов, лишь постепенно и монотонно преобразовывавшихся в нынешнего человека. А затем неторопливое развитие преобразуется в быстрое движение, появляются сгущения культуры, плотные узлы на веревке истории — первые цивилизации античности. Всего за какую-нибудь тысячу лет история пробегает от форменной общественной дикости до высокого материального и духовного совершенства — примером того было появление письменности и развитие ее от букварного уровня до великих художественных и философских творений, превращение пещерного и хижинного бытия в шумный городской быт, в великие творения архитектуры. И снова полутысячелетнее топтание на месте, упадок мысли и удобств жизни. И примерно к середине нашего тысячелетия снова шаг вместо топтания, пеший бег истории, быстро превращающийся в ошалелую конную гонку, а конная гонка становится чуть ли не полетом снаряда. За последние сто лет человечество накопило больше знаний, больше совершило открытий, больше произвело изобретений — и количественно, и качественно, — чем, думаю, за все предшествующее развитие от пещерной бытности. В XX столетии мы воистину вступили в мир реальной фантастики.

Мне могут возразить:

— Вы преувеличиваете. Нет никакой фантастики в нашем реальном бытии. Обычный быт нашего обычного существования.

В этом ответе истины столько же, сколько и неправды. Любая фантастика, становясь повседневностью, теряет свою фантастичность. Если бы на наших улицах вдруг появились летающие ангелы, мы недолго бы ощущали фантастичность их присутствия — их шумные полеты, толкотня об их крылья скоро стали бы привычным и надоедливо неудобным бытом.

Но представьте себе, что вы беседуете с человеком, возмужавшим в начале нашего века, всего около ста лет назад. Давайте реконструируем вашу гипотетическую беседу. Вы задаете друг другу вопросы, получаете друг от друга ответы. Как неодинаково он и вы воспринимаете свои ответы на одни и те же вопросы!

— Недавно была война между Францией и Германией, — информирует он вас. — А сейчас сражаются в Южной Африке, в Китае, в средней Америке. Удивительно, что происходит! Конница, вооруженная трехметровыми пиками и острыми саблями, проводит лихие атаки на неприятельские позиции. А как стреляет артиллерия! Больше четверти снарядов ложится в ста, двухстах метрах от цели, так велика точность, а осколки накрывают и цель. А если прямое попадание, то взрыв снаряда может разрушить целый дом. А наши военные суда? Достаточно мощному крейсеру подойти на видимость к цели, и орудия его рассыпают вокруг нее целый веер снарядов. У вас, наверно, еще выше техника?