Феномен
Шрифт:
Движение в антивремени ничем не отличалось от привычного нам движения, но что-то в нем было не так, оно странным образом ощущалось нашим сознанием, будто бы и мы сами двигались или качались.
В получении, распределении и расходовании энергии тоже был непорядок. Ученые смотрели на показания приборов, недоуменно пожимали плечами и говорили о какой-то отрицательной энергии, которая вдруг бралась неизвестно откуда и исчезала неизвестно куда.
Законы термодинамики не срабатывали. Над газовой горелкой стояла колбы с водой, термометр показывал плюс семьдесят градусов. Синие язычки пламени лизали колбу, и вода, конечно, нагревалась, но столбик
На проволочке сушился влажный выстиранный платочек. По логике, от будущего к прошлому, он должен становиться все более мокрым, то есть забирать из воздуха свою отданную ему влагу, а потом сразу стать сухим и грязным, каким был до стирки. Однако платочек продолжал сушиться. Парадокс на парадоксе. В голове — ералаш. Я и Юле мозги затуманил своим рассказом. Мы с ней вышли из лаборатории, поднялись на холмик и уединились в шалаше, откуда был виден институт.
Шалаш мы с Юлей сделали сами, принесли из ближайшего лесочка жерди и ветки. Боязни, что кто-нибудь его разрушит или захламит, не было, здесь дети как дети, не то что читинские архаровцы двадцатого века. В шалаше мы вели умные беседы и, по старой привычке, просто болтали. Иногда сидели обнявшись и подолгу молчали. Я жмурился от удовольствия и блаженства и, если бы умел мурлыкать, определенно бы замурлыкал. Наконец-то я с Юлей чувствовал себя свободно и раскованно. Бывало, невпопад что-нибудь и ляпну, и ничего, оба смеемся. Мы целовались. Эх, жизнь была прекрасной! Но о бракосочетании разговор не заводили и планов на будущее не строили. Как только станем мужем и женой, так сразу и решим, как жить дальше. Благо, о квартирном вопросеи обеспеченности думать не надо. Знали лишь, что, как и всем молодоженам, нам предстоит совершить свадебное кругосветное путешествие, а так же запланирован туристический полет на Марс. Владимир по секрету сказал мне, что нам готовят сногсшибательный сюрприз, но какой, как ему не хотелось обрадовать меня, все-таки он поборол себя и не сказал.
Издалека было видно, как из института выходили и входили, похоже, чем-то озабоченные люди. Выскочил Добрыня, махнул кому-то рукой и опять скрылся.
— Там что-то случилось! — забеспокоилась Юля. — Пойдем туда, Саша!
Юля не ошиблась. В лаборатории было шумно и людно. Контактики рассказывали неконтактикам, что происходит в сфере антивремени. А там, собственной персоной, находился Тока. Он стоял с расширенными от страха глазами и медленно поводил головой. Протянув вперед руки он сделал шаг, другой, наткнулся на кристогель и остановился. Что-то прокричал, в надежде услышать ответ. Отзываться было некому. К нам подошел Владимир.
— Видал, Шурка! Вот тебе и наш тихоня Тока. Спрятался! В коллектор охлаждения забрался. Глядим, вдруг оттуда задом вылазит человек. А это, оказывается, на разлюбезный Тока.
Да, Тока пошел на риск, уж очень он хотел принести людям пользу, пусть они даже ценой его гибели продвинут науку вперед. Тока был в темноте и тишине, тыкался, как слепой котенок, наверное, еще не зная, что находится в антивремени, и ему было страшно. А может, он думал, что ослеп.
Над нами повис Тимники. Лицо его было темным от скорби, глаза — щелочками, уголки губ опущены вниз:
— Трагично! Это горе. Тока сознательно причиняет вам и нам душевную боль. Не понимаем.
— В старину один наш микробиолог выпил холерный вибрион, — сказал Владимир, — чтобы проверить на себе действие страшной болезни — холеры — и найти средство лечения. Он причинил боль своим ближним, но спас тысячи и тысячи других.
— При желании это можно понять. Но здесь …. Тока сейчас очень плохо, страдает он, страдаем мы. Воздуха для дыхания в объеме сферы ему хватит только на трое суток, после чего наступит отравление углекислым газом. Кроме того, нас беспокоит отсутствие пищи и воды.
— Сферу раскрыть можно? — спросил Добрыня.
— Нельзя, в этом мы бессильны. Смена минуса на плюс запрограммирована на момент выхода Вовки из гауцсика, что дает импульс через суммарное поле-би вашей группы на наш энерговремятон. Программу изменить невозможно, машина уже пущена.
— Тока замурован, — мрачно сказал Добрыня. — В темноте и одиночестве он обречен. Господи!
— Без паники! — рассердился Владимир. — Мы сообразим Токе посылочку, кислород, побольше вкусной еды и питья, мягкую постельку, книги и хорошее освещение. Это можно устроить, Тимники?
— Задача очень и очень трудная, — задумался Тимники. — Будем искать ее разрешения.
— И это необходимо сделать за двое суток.
— В этом и состоит главная трудность, мы ограничены временем.
Разбросанные по всему свету контактики были немедленно оповещены о случившемся и приглашены на Совет. Отложив работы по вызволению глюссиян, они спешили в Атамановку, чтобы придумать, как быстрее спасти Току. Вытащить его из сферы было невозможно, в ней нет энергетических установок, поэтому оставалось одно — проникнуть туда и оказать помощь.
Тока постепенно успокоился, понял, что находится в замкнутом пространстве лаборатории и смирился с темнотой и одиночеством. Впрочем, к одиночеству он подготовился. Вернувшись наощупь к коллектору, вытащил из него объемистый саквояж и стал извлекать оттуда книги-открытки, спрессованную в кубики одежду, а также и постель, туалетные принадлежности и продукты.
— Водички бы лучше побольше взял, — сочувственно сказал Владимир.
Будто услышав его, Тока достал термос с каким-то питьем и принялся с аппетитом есть длинную сосиску. Странно было видеть его сидящим на потолке, а все, что он вытащил, лежало рядом, будто приклеенное.
В лабораторию неожиданно вбежала со сбившейся прической Серафима и сразу напустилась на Владимира.
— Я так и знала, что дружба с пространственниками к добру не приведет. Он там? — она кивнула на сферу.
— Успокойся, Серафима, — мягко сказал Владимир. — Тока жив и здоров. Он сидит на потолке и жует вкусную вещь.
— На потолке?
— Я имею ввиду на полу, просто перевернутое изображение.
— Но почему на полу?
— Ему так удобнее.
— Сделайте так, чтобы я его видела.
— Для этого нужен тайгот, а он разрушен. Но ты, Серафима, можешь видеть Току через Шурика, он тебе будет рассказывать и отвечать на твои вопросы. Ты согласен, Шурка? У тебя больше свободного времени.
Я согласился. А Тока, подкрепившись, отодвинул в сторону сумку, прислонился к стене и, вытянув ноги, запел. Кто-то по движению губ определил, что Тока поет шуточную любовную песню про мотылька и кузнечика. Это немного успокоило Серафиму. Она была сильно обижена на супруга, жаловалась, что он ее плохо слушается и, что самое обидное, скрывает от нее свои намерения. Почему бы не посоветоваться, прежде чем лезть в это проклятое антивремя, она бы поняла его.